она объясняла наше незнание никому не нужных классиков.

Но сейчас она велела нам посидеть тихо, потому что ей надо заполнить журнал. Повисла мертвенная тишина и всем хотелось, чтобы она длилась как можно дольше.

Я сидел за предпоследней партой в третьем ряду у окна. Рядом со мной друг детства – по прозвищу Жан. Прозвища всем раздавал Шурик Шилкин, непревзойденный литературный эксперт нашего класса.

Он умудрялся прочитать за лето всю школьную программу на год вперед и еще каких-то писателей со странными фамилиями Гюго, Драйзер, Лондон. Он называл его Жан и почему-то добавлял Вальжан.

Новый учебный год начался совсем недавно. Я смотрел через огромное чистое окно нашего класса, расположенного на третьем этаже, в синее сентябрьское небо и на редкие пробегающие облака.

Жан заёрзал. Плохой знак. Он явно скучал. Он поёрзал еще, дернул меня за рукав и громким шепотом спросил:

– А знаешь как делают голуби?

И не дожидаясь ответа тихонько выдал:

– Вот так – г-г-г, – можно было подумать, что его душат подушкой.

Серафима Тимофеевна дернула головой, но продолжила писать в журнале.

Жан опять потянул меня за рукав:

– Слышал? Вот так.

И опять прозвучало:

– Г-Г-Г…
Серафима подняла на класс строгие глаза. Все затаились. Она окинула учеников взглядом и продолжила свою писанину.

– Голуби…- опять было начал Жан.

– Та закрой уже свой рот, – прошипел на него я.

– Они делают так, Г-Г-Г-Г-Г,- выдал он очень слышное на фоне висящей тишины утробное бульканье.

Серафима оторвалась от журнала и строго спросила:

– Да кто это там давится?

Класс сдержанно прыснул.

– Закрой уже свой рот, – опять прошипел я.

Жан обиделся. Он отвернулся от меня и уставился прямо перед собой на медно-рыжие косы Людки Исрафил. Он всегда ее недолюбливал. Особенно с тех пор как ее назначили физоргом класса. Он считал, что его, ходившего на легкую атлетику и глубоко понимавшего футбол, грубо прокатили.

Он протянул руку и в задумчивости дернул Людку за косичку. Она резко отмахнулась рукой назад едва не заехав Жану по голове.

«Опять начинается» – подумал я. Ну почему нельзя спокойно дотерпеть до звонка? И тут я вспомнил, что этот учебный год начался для Жана не так уж и удачно.

Первое сентября выдалось очень теплым и ясным. Галдящая толпа учеников из четырех параллельных классов собралась в большущем коридоре ожидая звонка на урок.

Все сверкало свежестью и чистотой – от надраенного паркета на полу до потолка с новыми светильниками. Все с цветами и в новенькой школьной форме. Девочки в белоснежных фартуках и с огромными бантами в волосах, мальчики в белых рубашках и наутюженных штанах…

В класс вбежал раскрасневшийся от впечатлений Жан и теряя буквы прокричал:

– Пошли быстрее – там огнетушитель!

– Какой огнетушитель, – вяло засопротивлялся я.

Но Жан поволок меня в коридор. В углу действительно стоял здоровенный углекислотный огнетушитель. К нему подбегали самые отчаянные дергали черную рукоятку и поворачивали его наводя на толпу, добавляя смеха во всеобщее возбуждение.

– Видал огнетушитель! – закричал Жан, – я вас сейчас оболью! Вот так надо!

Он оттолкнул очередного желающего подергать за ручку, поднял огнетушитель и сгибаясь под его тяжестью перевернул горловиной вниз.

Все картинно отскочили на несколько метров. Жан повел огнетушителем вправо, потом влево и тут из него ударила желто-ржавая струя.

Если бы не накрахмаленные ученики, она бы с легкостью добила до противоположной стены коридора. Но мальчики и девочки грудью стали на ее пути. Бежать было некуда.

Жан как буд-то в забытьи поводил огнетушителем вправо и влево словно не веря своим глазам. В моновение ока под ударами пены стены покрылись хлопьями, банты и фартуки обвисли, рубашки облипли и порыжели.

Как в замедленном кино, я повернулся к Жану и закричал, чтобы он бросал огнетушитель, но он опер его на колено и дергал за ручку в расчете, что ему удастся перекрыть поток. Наконец он бросил баллон, который несколько раз медленно подпрыгнул подолгу зависая в воздухе.

Струя из лежащего навзничь огнетушителя била в потолок. На свежей побелке стало разрастаться похожее на пирожное, огромное грязно-рыжее пятно. Пена быстро налипала превращаясь в гигантскую сосульку.

Я рванулся к баллону и развернул горловину в пол, но было поздно. Разрушения трудо было вообразить. Плотной пеной были покрыты окна в коридоре, двери классных комнат и учебные стенды на стенах, а в лужах на паркете отражался уничтоженный потолок с когда-то новенькими светильниками…

Жан опять дернул Людку за косичку и опять ловко увернулся от ее отмашки.

– Паламарчук! Так! А ну пересел быстро вперед! – прозвенел в воздухе стальной голос Серафимы Тимофеевны. – Быстро – пересел вперед, чтобы я тебя видела! Вот сюда! – и она указала на свободное место прямо перед Людкой.

Жан застегнул свой небольшой, но плотно набитый портфель и нехотя пересел вперед. Опять повисла тишина. Цок! Пауза. Цок!

Я отвлекся от созерцания осени в чисто вымытом окне и увидел, что Людка закрыла свой пластмассовый пенал с часиками и счетами и осторожненько бьет им Жана по голове.

Цок! Пауза. Цок! Взбешенный Жан повернул назад свое перекошенное лицо, готовый просто разорвать Людку пополам.

– Паламарчук! Сядь прямо! Не вертись! – скомандовала Серафима.

Жан был вынужден подчиниться. Прошло минут пять. Цок! Пауза. Цок!

Жан затаился и как охотник поджидал следующего удара. Цок!

Он резко развернулся пытаясь стукнуть Людку по голове, но та вируозно увернулась и скорчила ему язвительную рожу.

– Так, Пламарчук, я вижу мои разговоры с твоей бабушкой результатов не дают! – железным голосом произнесла Серафима и поднялась над учительскми столом, – еще одно движение и без отца в школу можешь не приходить!

Серафима выдохнула и опять уселась за стол.

Цок! Пауза. Цок! Я видел как веснущатые уши Жана стали багровыми. Багровой стала шея. Багровой стала рука сжимающая ручку портфеля. Цок! Пауза. Цок!

Тишину разорвал звонок на перемену. Он еще не закончил звенеть, а Жан как подброшенный пружиной вскочил держа портфель на вытянутой руке и с размаху, круто развернувшись, нацелил его в голову Людке.

Казалось удар был неминуем. Страшно было себе представить его последствия. Класс охнул, Серафима подскочила едва не опрокинув стол с вазой и цветами. НО. Людка пригнувшись как под артобстрелом пропустила портфель над собой.

Вращаясь по инерции, портфель Жана просвистел в считанных сантиметрах над Людкиной головой. И тут я с ужасом увидел как его портфель с оглушительным звоном высаживает оба стекла в огромном окне и улетает на улицу. Я рефлекторно закрыл глаза.

Стекольный звон закончился. Я открыл глаза. Людки не было. Классное помещение заполнил по-осеннему пахнущий воздух. Обхватив голову руками один, среди битых стекол, сидел Жан. Учебный год только начинался…