Многое предстояло переосмыслить. По крайней мере, у меня появилась возможность многое расставить по своим местам. Удивительно, но образы и представления, почерпнутые из популярноэзотерической литературы, начали постепенно вытесняться давно забытыми сказочными героями.

Из сказок никто не делал тайны, но некоторые из них несли в себе несоизмеримо больше практически значимой информации, чем многие эзотерические и околоэзотерические источники. Я смотрел на сделанный когда-то рисунок «того света», и картинка в моем воображении понемногу оживала.

Прежде всего тундра, о которой говорит Дима. О, теперь наконецто понятно, что такое лес в страшных-страшных русских сказках, Димина тундра, кастанедовский нагваль, та самая пустыня с зарослями чапареля. Как же смешно и глупо выглядят особо въедливые постигатели потустороннего, строго указывающие на то, что описания сонорры не совпадают с наблюдениями на местности.

Ведь невозможно сравнивать сказочный лес с зарослями кустов и деревьев в лесу за околицей, считая их понятиями одинаковыми. Конечно, основу любого леса, в том числе и сказочного, составляют деревья.

Но в сказочном лесу произрастают деревья, кроны которых есть не что иное, как коконы живущих в них людей, погруженных в созерцание пусть физического, но от этого не менее иллюзорного мира. Избушка на курьих ножках обеспечивает путешественнику проход в лес, туда, где обитает Кащей Бессмертный.

В избушке, своего рода контрольно-пропускном пункте на границе, непременно живет Баба-Яга. Она всегда в курсе происходящего в нагваль-лесу и как оператор принимает ответственное решение поворачивать ей избушку «к кому-то передом, а к лесу задом» или нет. Поворот избушки, по сути, осознанный поворот дисков кокона Бабы-Яги.

Если «таможня давала добро», то путник помещался внутрь кокона-избушки, диски поворачивались «к лесу передом» и открывали портал для прохода «на ту сторону». А где-то там, в небе над лесом, парит трехголовый дракон Змей Горыныч.

Теперь понятно, в каком лесу Иван нашел себе Царевну-Лягушку и почему она никак не могла зафиксировать внимание в человеческой форме. Просто-напросто у нее был синдром Чеширского кота, вынужденного то проявляться полностью, то растворяться до улыбки.

Потом, когда Иван сжег лягушачью кожу, за царевной тут же явился Змей Горыныч. Раньше я никак не мог понять, откуда он узнал, в какой деревне и каком доме прячется Царевна-Лягушка. А теперь все становилось на свои места. Змей Горыныч ее союзник – дракон, живущий в небе нагваль-леса, поспешил на помощь своей хозяйке.

А гуси-лебеди, забравшие с собой братца Иванушку? Очевидно, у него произошел вылет орла или лебедя в тундру, здесь выглядевший, как тяжелая болезнь, скорее всего с потерей сознания. Поэтому сестра пошла на его поиск в лес, после чего Иванушке подселилась новая птица. Такой себе шаманский, вполне нормальный, а по тем временам, пожалуй, традиционный способ лечения.

Когда Аленушка ходит по лесу, то с ней разговаривают не звери в прямом смысле, а освобожденные союзники и яблоня прячет ее в своих ветвях потому, что по ту сторону дерево – фактически кокон восприятия высокоосознанного человека или другого существа, живущего в нем.

И поиск адресатов, кстати, очень похож на обнаружение Нео в «Матрице». Разного рода сказочные клубочки, нити Ариадны, указывающие дорогу, – это же самые что ни на есть синапсы. Конечно, они знают направление. Они не могут его порядка не знать, ведь в них содержится информация об источнике, и достаточно удерживать в голове искомый образ, чтобы выйти на него физически.

Картины в моей голове стали разворачиваться лавинообразно. Складывалось впечатление, что где-то прорвало плотину и меня вот-вот смоет информационным потоком.

…Нильс, путешествующий на своем гусе, подобно будде, летящему на мистической Гаруде… Получается, и Жар-Птица, и все вещие птицы – гамаюн, силин, алконост – не выдумки, а явления, недоступные восприятию неподготовленных людей и потому передаваемые им в виде сказочных образов. И драконы, почитаемые на Востоке за мудрость и доброту, вполне реальные существа, просто из другой реальности.

Флейта и девять дырочек, центральная ось вихря и семь чакр кокона, спасающие своей мелодией город. Крысы, его захватившие, не выносят музыки и вынуждены уйти из города-кокона.

Получается, что каждый человек вне зависимости от того, слышит он или нет, издает только ему одному присущее звучание. А другими оно воспринимается на бессознательном уровне. Отсюда симпатииантипатии. И если человек чуть лучше «слышит» или воспринимает полевое звучание, он может стать музыкантом или даже композитором, а если хуже – то в лучшем случае окончит музыкальную школу из-под палки.

А вот еще долгое время не принимаемый и не воспринимаемый мной самим, да и многими другими, Дон Кихот Ламанчский, отважно воюющий с мельницами. Что за странная блажь заставить своего героя воевать с мельницами, рискуя создать дурное мнение не только о персонаже, но и об авторе?

Почему именно с мельницами? Неужели нельзя было придумать что-то более приемлемое? Можно же было подобрать рыцарю врага в виде какого-нибудь обывателя или, в крайнем случае, абстрактного общественного зла? Так нет же, мельницы, от которых одно добро.

А теперь понятно, почему выбор пал именно на них. Прецессирующие на фоне неба кольца, обращаясь своими ребрами к наблюдателю, выглядят, как лопасти мельниц, а ножка – как ее здание. Возможно, внутри больших, похожих на ветряные мельницы коконах, живут разные высокоорганизованные сущности, такие как Кащей Бессмертный, и обустраивают реальность свою и окружающих по собственному произволу.

Благородный рыцарь, осознавший, что проблемы исходят не от людей, добросовестно отрабатывающих свои программы жизни, а от непроявленных «программистов», объявляет войну «ветряным мельницам», создающим законы.

Фактически он делал то же самое, что и Иван-Царевич, разбивающий яйцо – пузырь рассогласования, чтобы добраться до иголки – осевого вихря. Кащей Бессмертный – видимо, очень продвинутое существо, – хранил иглу в яйце, яйцо в утке, утку в зайце, зайца в сундуке, сундук на дубе и свободно путешествовал по тундре. Они оба – и Иван, и Дон Кихот – понимали бессмысленность борьбы с изображениями внутри своего кокона, но не могли объяснить этого сторонним наблюдателям.

Что за ножка-здание донкихотовской мельницы? А та самая. Это курья ножка баба-ёжкиной избушки для поворотов на месте. Это ствол дуба с кроной – коконом восприятия. Это основной вихрь, входящий своей вершиной в середину каждого кокона, в том числе и человеческого, а основанием опирающийся на тундру – волну овеществления нашей Вселенной.

Через ствол в кокон проникают нити мира, потом трактуемые как предметы, физические тела и стихии. Те же нити обеспечивают нам коммуникацию со всем и вся, проключенным на плоскость тундры, создавая отображения соседей на внутренних поверхностях кокона восприятия.

Да и сама плоскость тундры, ее синапсы, переплетенные и разросшиеся на манер грибницы, – панцирь черепахи Акупары, плывущей в океане небытия и несущей на себе все мироздание, та самая «плоская земля», над представлениями о которой так долго надсмехались придумщики современной физики.

С одной стороны, это все сказки, но с другой – многие загадочные ритуалы и явления по мере рассуждений приобретали совершенно практическое наполнение. Почему-то первым пришедшим в голову было харакири и меч для него. Для меня всегда было загадкой – для чего самоубийству придавать такой варварский вид. Неужели нельзя решить вопрос интеллигентно?

А меч? Зачем, спрашивается, таскать с собой дополнительную железяку, которая сковывает движения, и может быть использована только раз. Неужто нельзя проделать все то же самое с помощью катаны?

Теперь все становилось на свои места. Полевая структура меча вакидзаси специальным образом упорядочивалась, и он мог использоваться только по прямому назначению – для перерезания серебряной нити.

Или вот там же в Японии – синтоизм. Представители синтоизма перед началом общения с умершими родственниками делают хлопок ладонями. Интересно наблюдать, как во время хлопка крутящиеся кольца полевого круглика, похожие на лопасти ветряной мельницы в миниатюре, на мгновение притормаживаются, словно обращая на источник звука свое внимание. А значит, в основе ритуала лежат не выдумки, а фактические действия, ведущие к практическим результатам.

Барабанный бой и хождение в ногу, хороводы и хоровое пение, синхронные аплодисменты и ритмичное скандирование – то, что люди бессознательно используют для синхронизации с невидимой мельницей-эгрегором, а может быть, кто знает, и для ее создания. А состоявшись однажды, возможно, она, как  «перекати-нагвальполе» найдет себе подходящий планетарный вихрь и обретет в союзе с ним свое первое воплощение в проявленном мире.