По дороге домой меня распирало от восторга, совсем как тогда, когда я впервые вошел в осознанное сновидение. Ощущение было упоительным, но Анжела, шедшая рядом, не давала возможности на нем сосредоточиться. Она эмоционировала непрерывным потоком.

 — Ну как, философ? Я же тебе говорила, давай сходим, а ты столько времени тянул – ужжжас!

 — Да, я… Ну, потому что…

 — Слушай, философ, а что происходило? Меня вдруг к стене как придавит! Обалдеть, никогда такого не чувствовала! Ну, ты тоже молодец.

 — Чего это?

 — Ну, ты же понравился СВ.

 — Чего это?

 — Он даже улыбался. Я такого тоже не видела. И потом – он тебе сказал прийти еще раз. Ты только обязательно подготовься. И столько всего интересного! А как он классно про тебя все рассказал, а?

 — Э-э-э…

 — И без всякой астрологии.

Моя эйфория потеряла устойчивость, и я внимательно посмотрел на Анжелу. Она перехватила мой взгляд и продолжила тараторить:

 — Да ну, философ, брось, это я так… Ты же сам любишь подколоть. Слушай, а почему ты ничего не спрашивал?

Я вспомнил газетный кораблик на волнах океана молчания.

 — Понимаешь, – попытался я перехватить инициативу в разговоре, – было состояние, как во время йоги. Все становится понятным без слов. С одной стороны, таким пониманием невозможно воспользоваться или поделиться с кем-то другим, а с другой – вроде как все и так ясно и вопросы отпадают сами по себе.

 — А-а-а… – многозначительно протянула Анжела. Она опять с ехидством посмотрела на меня. – Ты тогда записывай.

Я кивнул головой, дескать, юмор понят, а сам подумал, что именно так в следующий раз и поступлю. Тогда голыми руками меня не возьмешь.

На ум пришел вечно записывающий за доном Хуаном Кастанеда. Теперь становилось ясным, что записывание не средство от забывчивости, а якорь. Якорь в океане безмолвия. Безмолвия. Анжела вдруг замолчала и, чему-то улыбаясь, погрузилась в себя. Мы некоторое время шли молча, но было заметно, что ее мысли продолжают беспорядочно прыгать.

 — Слушай, философ, а тебя тоже распирает? Или это только со мной? И все время смеяться хочется.

Я промолчал, внимательно прислушиваясь к себе.

 — Слушай, а что такое пятый информационный уровень, про который СВ сказал?

 — Хм… не знаю, – пожал я плечами.

 — Как это не знаю? Он же сказал, что у тебя есть туда доступ.

 — Может, доступ и есть, но я про него не знаю, надо пробовать, тренироваться.

 — Ладно, мы пришли. Все, философ, покеда. Тренируйся. Если что у СВ узнаешь – смотри, не забудь поделиться.

Анжела махнула мне рукой, толкнула перед собой калитку и скрылась в глубине двора. Я опять перевел внимание внутрь себя и обнаружил там небольшое солнышко, глядя на которое, хотелось смеяться и, расплываясь в улыбке, проговорил:

 — И меня тоже.

Сидя в маршрутке и всматриваясь в черное окно с отражениями салона, я наблюдал за своими мыслями. В голове происходило что-то необычайное.

Наступила ясность почему-то бело-желтого цвета, наверное, из-за солнышка в солнечном сплетении, объяснил я себе. Шею под затылком приятно, но очень сильно давило невидимой надувной подушкой небесно-голубого цвета. Все сопровождалось фоном общего распирания изнутри и ранее совершенно не знакомого чувства душевного подъема.

Мне вспомнились телевизионные репортажи из прошлого, в которых труженики села, города, страны с чувством душевного подъема встречали решения съезда. Поразительно. Оказалось, что такие чувства существуют в действительности. От их переизбытка я непроизвольно хохотнул, но тут же спохватился и огляделся по сторонам. На меня внимания, конечно же, никто не обращал.

Сейчас никто давно внимания ни на что не обращает, тем более на не вполне адекватных ближних. Вдруг я заметил, что мой ум ведет себя не совсем обычным образом. На что бы я ни переносил свое внимание, наступало понимание… Пониманию было подвержено все: маршрутка с углубленными в себя пассажирами, мелькание огней в окне, даже сама езда была наполнена особым плотным смыслом.

От ощущения целесообразности, правильности и полезности происходящего меня распирало все больше, и я с трудом удерживался от радостного смеха. Отработанным на занятиях йогой внутренним напряжением и следующим за ним расслаблением я перевел себя в отрешенное состояние и попытался разобраться в ситуации трезво.

Безусловно, мое новое состояние было инициировано СВ. Но за счет чего и как он это сделал? Как получилось так, что я не задал ему целой кучи таких важных вопросов, а теперь ответы на них с легкостью сами приходят в голову?

И потом, что за подушки надулись вокруг меня и почему я их глазами не вижу, но знаю, что они разноцветные? Ответ немедленно появился в голове в виде ссылки на «Третье открытие силы». Там йогин в состоянии расширенного сознания наблюдал курильщика, и в его визуализации возникали подушки наполняемые фекалиями.

Тогда описание показалось авторской фантазией, но теперь естественным образом стало понятно, что речь шла о тонком загрязнении энергетических органов. Внутренним зрением я еще раз посмотрел на окружившие меня со всех сторон подушки. Они по-прежнему сохраняли прозрачность и чистоту цвета.

Конечная остановка. Дальше надо идти пешком минут двадцать. Мой путь пролегал по темным улицам в низине. По одну сторону дороги стояли покосившиеся, если их так можно было назвать, жилые дома, а по другую – все еще пытающийся работать завод. Точнее, работал только один цех, своими окнами освещавший улицу, в чем и состояла, пожалуй, единственная от него польза.

Из-под возвышенности, нависающей над домами, текли грунтовые воды. Еще вода текла из прохудившихся водопроводов, теплотрасс и, что самое неприятное, из вечно забитой канализации.

Я обреченно ждал, что мое волшебное состояние вот-вот улетучится. Но вопреки предчувствию окружающая обстановка показалась мне карикатурно смешной. Смех снова вырвался из меня, слегка ослабив давление «подушек». С таким смехом, подумалось, может и патруль подобрать. Я решил держать себя в руках до тех пор, пока не приду домой.

Когда я наконец свернул в наш многострадальный двор, воздвигаемая перед накатывающими приступами смеха плотина от вида открывшейся сатирической картины рухнула.

Я стал во все горло, неудержимо хохотать, хохотать прямо по-донхуановски, корчась и сотрясаясь всем телом. Хорошо, что меня, этакого респектабельного молодого человека, никто не застал за этим занятием.

Жильцы уже приняли на грудь и забылись. Их теперь не беспокоил ни шум завода, ни грохот грузовиков за окном, ни тем более мой смех.