Полуденное солнце жгло невыносимо. То и дело приходилось прыгать в море, чтобы охладиться. Солнце, стоящее в зените, просвечивало трехметровую толщу воды до самого дна. На подводных камнях грелись бычки и крабы, то и дело проплывали стайки серебристых рыбешек.

Заныривая поглубже в прохладный придонный слой я старался проплыть как можно дальше, для чего выпускал из головы воображаемый перископ, служивший для не менее воображаемого забора воздуха. По не до конца выясненным причинам дальность подводного заплыва «с перископом» увеличивалась почти вдвое. Но как только я вспоминал, что нахожусь в реальном, а не придуманном мире, тут же наступало удушье и я пробкой всплывал на поверхность.

Обернувшись и посмотрев на берег, я увидел Нату, заходящую в море. И хотя я уже отплыл метров на тридцать, следовало поторапливаться – я знал, как сейчас стремительно и неумолимо начнет сокращаться между нами расстояние.

Ната прыгнула в воду с головой и вынырнула, с наслаждением ощутив ее всем телом. Все. Пора. Я повернулся лицом к горизонту и поплыл неплохим спортивным брассом.

Погружаясь лицом в воду, тщательно следя за динамикой тела и ритмом дыхания, я старался плыть максимально технично и ровно. Дыхание участилось, сердце работало на полную, берег удалялся. Наконец, чтобы оценить, насколько мне удалось оторваться, я перестал грести и посмотрел назад на полоску берега. Никого. Обернулся вокруг себя и едва не столкнулся с Натой.

 — Держись правее дорогой, не задевай меня ногой, – нараспев произнесла она.

Это был конец. Дальше все было бесполезно. Не помогало ничего. Ни удвоение усилий, ни переход на кроль, ни даже попытки ухватить ее за ноги. Заколотые на затылке волосы вместе с их хозяйкой неспешно удалялись от меня по солнечной дорожке. Я сбросил обороты и обреченно поплыл за ней. Наконец она остановилась, легла на воду, и мне удалось ее настичь.

 — Правда, дети, я хорош, на большой мешок похож? Говорят в былые годы, обгонял я пароходы, – стараясь сдерживать дыхание, пропыхтел я, подплывая к Нате, покачивающейся на волнах.

 — А теперь я здесь в саду тихо плаваю в пруду, – улыбаясь, закончила она.

Мы легли на воду, чтобы отдохнуть. Впрочем, похоже, в отдыхе нуждался только я.

 — Слушай, как у тебя так выходит?

 — Что? А опять. Я ж тебе говорю – ты сильно погружаешься в воду и сильно гребешь. Расслабься и все пойдет само собой.

 — Ну, да-да. Тогда вообще за тобой не угонишься. И потом, почему вокруг тебя совсем нет волны. Голова как будто сама плывет над водой.

 — Хм, не знаю…

 — Вот-вот. Как что-то полезное, так ты сразу не знаешь. Нет чтоб напрячь моск и мн-э-э-э… вербализовать.

 — Так оно и так все понятно. Надо не плыть, а разглаживать перед собой воду, тогда она сама тебя вперед тянет. Руками разглаживаешь перед собой, ногами под собой. Внешне получается похоже на брасс, но никаких бросков, погружений и прочее. Дыхание ровное непрерывное, и тогда кайф. Иначе зачем плавать– только зря надрываться. Но ты же меня не слышишь. Хочешь все взять на силу. Не надо. Ты же йох – должен все понимать лучше меня.

 — Угу, должен. Только никто не говорит, откуда я все это должен брать. Вернее СВ говорит, но канал подачи знаний что-то никак не откроется.

 — Наверное, по той же причине. Ты создаешь вокруг такое заполнение, что больше не слышишь ничего, кроме самого себя. Канал, скорее всего, есть. Не зря же СВ тему поднял. Попытайся гасить свой натиск, по идее, должно помочь.

 — Н-да? – недоверчиво протянул я, чувствуя в ее словах большую долю правды, –  ну хорошо, попробую.

Мы еще понежились, лежа на воде, наблюдая то за горизонтом, то за желтеющей вдалеке полоской берега, и стали возвращаться назад. В этот раз я безупречно следовал рекомендациям. В воздухе царило безветрие. На море стоял полный штиль. Не было нужды бороться с волнами и течением, и я мог полностью предаться исследованиям.

Первым делом я перестал торопиться и сразу обнаружил присущий только мне ритм. Благодаря ему движения приобрели плавность, текучую непрерывность и необычную расслабленность. В теле возник своеобразный резонанс, позволявший экономить массу сил и энергии. В памяти всплыла формулировка главного условия резонанса: индуктивное и емкостное сопротивления контура должны быть равны.

Еще точнее отстроив отношения между движениями рук и ног, я получил новое ощущение. Его не с чем было сравнить. Мне подумалось, что подобное должен испытывать распеленанный младенец, который, радуясь полученной свободе, сучит ручками и ножками. Тут же в голову пришло существенное дополнение, что резонансный пик тем выше, чем меньше активное сопротивление в контуре.

Я перестал сопротивляться воде, и тут же в движениях возникла особая легкость. Через несколько минут плавания в новом стиле я почувствовал, что засыпаю, хотя темп моих движений не снижался. Усилием воли вернув четкость восприятия, я продолжил исследования. В голову стали приходить ответы на давно поставленные безмолвные вопросы, как будто они давно толпились у запертой калитки и вот наконец на ней появилась долгожданная табличка «открыто».

Ритмичное поглаживание ауры-кокона вызвало расслабленное состояние и успокоение, как у человека, выполняющего цигун. Я перенес внимание в центр головы и собрал там приятно-сладковатое ощущение. Для усиления эффекта глаза все же пришлось закрыть. Дыхание все еще продолжало быть ритмичным, но уже начинало переходить в плавно-растворяющееся. Чтобы сохранить трезвость, я зацепился за него вниманием.

Немного в стороне от моего сознания дыхание шипело: «Соооо-Хааааамммм. Соооооооо-Хаааааммм». Дыхание в стороне от меня? Нет, это сознание оказалось в стороне от моего дыхания!

И тут я обнаружил, что уже давно утратил ощущение воды и парю в неосязаемом пространстве. Где-то на периферии внимания плавно и ритмично двигалось тело, а самого меня охватило непередаваемое ощущение полета.

В груди рванулся восторг, но я его удержал, стараясь сохранить достигнутое состояние. Я ничему не мешал и ни в чем не участвовал. Приятно-сладковатое ощущение разрослось и стало напоминать сексуальное возбуждение, которому, казалось бы, в голове совсем не место.

Где-то далеко, на границе сознания, прокатывались сероватые волны мыслей, готовые объяснить происходящее. Я знал, что этот момент рано или поздно наступит, и поэтому стремился во всех подробностях запечатлеть происходящее здесь и сейчас предельно точно, не внося субъективных искажений и оставляя трактовки на потом.

Все, что имеет начало, имеет конец, и транс полета в воде не мог продолжаться бесконечно. В лицо ударила поднятая кем-то волна, я захлебнулся, открыл глаза, откашлялся, огляделся. Ната плыла не намного впереди меня, и расстояние между нами сохранялось неизменным. Я мысленно похвалил себя. Берег был уже совсем близок. Коснувшись ногами песка, я остановился и не торопясь вышел из воды.

К моему удивлению, дыхание было легким и ровным, усталости совсем не ощущалось. Наоборот, организм был заряжен энергией и бодростью. Как это отличалось от моих обычных заплывов, несущих ощущение победы над собой, одышку и утомление.

Я подкрался к дяде Жене, своему товарищу со студенческих лет, дремлющему на покрывале под зонтиком в кепке и очках, и брызнул на него водой. Он вздрогнул и поднял голову. Его внутренний пограничник, охраняющий сон, автоматически проговорил ртом дяди Жени:

 — Добрее надо быть!