Посреди худощавого лицарасполагался массивный нос, который без преувеличений можно было назвать шнобель.

На носу размещались очки — большие и в толстой оправе, придававшие ему невероятно профессорский вид.

Владимир Моисеевич преподавал физику не только старшеклассникам, но и учителям физики на переменах, чтобы они имели, что сказать на своих уроках. Для поступающих в вузы он проводил подготовительный нулевой урок, который, по странному стечению начинался в семь сорок. Класс набирался почти полный, но меня там не было. Просто потому, что в такую рань это было не реально.

Владимир Моисеевич готовил лабораторные работы, подолгу задерживаясь после уроков в подсобке кабинета физики, оборудованного по последнему слову тогдашней техники. В классе стояли лабораторные ученические столы, расположенные амфитеатром, удивительные приборы в шкафах, кинопроектор с экраном, телевизор и даже темные шторы с электромоторчиком.

Это великолепие управлялось с почти волшебного пульта с тумблерами и лампочками под наклонным стеклом на огромном преподавательском столе возле раздвижной доски, по типу институтской.

Все было очень серьезно. И Владимир Моисеевич тоже. Он никогда не шел на компромиссы и на него никак не действовали уговоры, эмоции, обещания. Но самое главное, у него нельзя было накопить авторитет. Недрогнувшей рукой он ставил в журнал двойки самым патентованным отличникам. Глядя полуприкрытыми глазами через очки на жертву, он приговаривал:

— Я тебе пока поставлю «двоечку», но ты не расстраивайся. Это нужно не мне, это нужно тебе. Когда ты выучишь, я тебе точно так же поставлю «пятерочку».

Десятый класс заканчивался и мое положение оставалось шатким. Риск получить «четверочку» в аттестат отравлял впечатление от экспериментов и формул в этом предбаннике большой науки. Мне нужна «пятерочка» – это я знал твердо, увы, гораздо тверже, чем сам предмет.

Но мне улыбнулась удача. Она выглянула из подсобки физического кабинета и загадочно подмигнула веснушчатой физиономией Жана. Как шпион уходящий от хвоста, он посмотрел вправо-влево и огромными прыжками поднялся по ступенькам амфитеатра на галерку.

— Что? – в упор спросил я.

— Кароче, ему, — Жан указал большим пальцем себе за спину, — надо ремонт. Мы с Лёпой подписались. За «пятерку» на экзамене. Но нужно три человека. Идешь?

— Что будем делать? – заподозрил я подвох.

— Та ерунда – закатать валиком потолок и стены. Я тебе говорю – втроем за два дня управимся. Он сказал, что это будет наш гембельский аккорд.

Я на секунду завис перед выбором «к сильным» или «к умным». Победила сила.

Ремонт для Жана был неплохим выходом…

…

Девятого марта, неотвратимо наступившего после восьмого, учительниц в школе не хватало, и многие классы собирали по два на одном уроке. У нас шла химия, и Евгеше никак не удавалось навести порядок. Она то и дело покрикивала и грозилась, но это не помогало.

Жан сидел на задней парте, глядя невидящими глазами в учебник физики. Следующим был урок у Владимира Моисеевича, где ему не грозило ничего хорошего. Он перелистывал страницы в надежде, что мозг их прочел, но понимая, что опять ничего помнит, отлистывал обратно. Окончательно измотавшись, в поисках поддержки он повернулся к Лёпе и покаянно произнес:

— Балин-н, больше никогда не буду пить, если на следующий день в школу…

Лёпа вдруг стал давится смехом и тоненько запищал:

— Хи-хи-хи, — шипел он, — вы слышали какие школьники пошли? Они не будут пить. Хи-хи-хи, если на завтра в школу, хи-хи-хи. А если завтра не в школу, то будут, хи-хи-хи.

Жан, оскорбленный в лучших чувствах, с обидой перекривлял Лёпу:

— О, о! Хи-хи-хи! Смотрите, Лёнечка заплакал, хи-хи-хи.

-Так, Паламарчук! – было видно, что Евгеша теряет контроль не только над классами, но и над собой, — быстро неси сюда свою тетрадь! Если тетради нет — получишь двойку!

Жан вздрогнул и затравлено оглянулся вокруг. Еще одна двойка по химии, это уже ни в какие ворота не лезло. А еще физика. За что? Помощи ждать было не откуда. Но тут, прямо перед ним плюхнулась тетрадь Вали Азоровой.

Жан вцепился в нее как в спасательный круг, и понес через весь класс, гордо держа перед собой.

Евгеша пролистнула тетрадку. Все записано, странно… И тут ее осенило:

— Это не твоя тетрадь! Она не подписана! Я ставлю двойку! – она занесла ручку над журналом.

Класс загудел как стадион в предвкушении гола.

— Что? Да она моя! Хотите я щас подпишу, — Жан потянул тетрадь на себя, и другой рукой попытался выхватить у Евгеши ручку.

Но Евгеша отклонилась, тетрадку не выпустила, пролистала ее еще раз и торжествующе заявила:

— Почерк женский! Встаньте, кто ему это дал! – она подняла тетрадь над головой, — что никто? Ну все, тогда я ставлю ему двойку!

Евгеша долго искала фамилию Жана в классном журнале. Потом поняла, что ищет в журнале не того класса.

Она опять взялась за поиски, наконец хищно улыбнулась и что-то написала в журнале. Жан заглянул через плечо Евгеши, отшатнулся и побагровел.

— Ты что делаешь? Ты что дура? Та ты сдурела! — в бешенстве заорал Жан, недвусмысленно крутя пальцем у виска, — это моя тетрадь!

Евгеша оторопела от неожиданности, опять заглянула тетрадку и твердо произнесла:

— Это женский почерк! – а потом, словно осознав происходящее закричала в лицо Жану, — что ты себе позволяешь! Вон из моего класса! И больше можешь сюда не приходить!

Рев стоял неимоверный.

— Ату его, ату, — во все горло орал Футя.

…

В пустом кабинете физики, с тревогой ожидающего ремонта, Владимир Моисеевич ставил нам задачу.

— Смотрите. Я хочу чтобы здесь был беленький потолочек. Я видел как соседи сделали у себя в квартире. Они перевели его на водоэмульсионочку. И в случае чего всегда можно подкрасить валиком. И не надо заводится с мелом и побелкой. После нее год отмываться. Я принесу две баночки из дому, и еще мне обещали две баночки хорошей, прямо с лакокрасочного завода.

— Владимир Моисеевич, — засопротивлялся Лёпа, — этого не хватит.

— Правильно. Поэтому я купил еще три баночки у Жанны Александровны. Она у себя в классе тоже хотела перевести потолок на водоэмульсионочку, но я ее отговорил. Если будет не хватать, то мы разведем ее водичкой.

— Но сначала, — продолжил Владимир Моисеевич, — надо снять мел, иначе красочка не будет ложиться. Ведра, тряпки, лестницы я вам дам. Вы потолок просто смоете и закатаете. А потом только покрасите панели и все.

Радостный свет в моей голове потускнел. Я покосился на Жана, пытающегося взять свое лицо под контроль. Масштабы кабинета физики увиделись мне по-новому. Оказалось, что он по площади ровно в половину больше обычного класса. Но отступление было невозможным.

Я вспомнил реакцию Вицы, как-то странно посмотревшего на меня, когда я изложил ему новый метод получения «пятерочки». Он пожал плечами и с сомнением сказал, что физику выучить легче, тем более, что ее все равно сдавать при поступлении.

Занятия были перенесены в другие помещения. А в кабинете физики началось…

Стоя на шатких стремянках с мокрыми половыми тряпками в руках мы «смывали» с потолка мел. Раскисшая жижа текла на лица, головы и за шиворот. Рот невозможно было открыть, развозьганная каша сыпалась с потолка прямо в глаза.

Особо тяжело приходилось Жану, несшему за всю затею моральную ответственность. Время от времени он размахивал вокруг себя тряпкой, то ли стряхивая с нее мел, то ли отгоняя от себя воспоминания, как однажды, на первое сентября, из огнетушителя уничтожил свежепобеленный потолок в школьном коридоре.

Хуже всего было то, что теоретически ожидаемого очищения, физически не происходило. Потолок оказался в серо-грязных разводах, которые не перекрыла бы никакая краска. Пол и великолепные лабораторные столы утопали в потеках, класс превращался в скользкое, непроходимое месиво. Радостное весеннее солнце торопилось все высушить, и становилось понятным, что отмывать придется не только столы и пол, но еще и стены – а то на них «красочка не ляжет».

И в момент, когда мы готовы были поддаться панике, из подсобки вышел наш работодатель. Он посмотрел на происходящее через больше обычного выпученные глаза и дал отбой.

— Так, мы сделаем иначе, — сказал он. – Завтра принесете из дома шпателя и мы просто все сошкрябаем.

С утра, но уже без энтузиазма, начался сошкряб. В повисшей в воздухе меловой пыли не было видно ни потолка ни рук. Глубокие борозды пролегли в когда-то ровной поверхности потолка.

Осыпающийся мел толстым слоем покрывал все внизу, но мы не сдавались. Процесс близился к концу. Завершающей жирной точкой стал обвалившийся с потолка огромный пласт шпаклевки, едва не разбивший научно-волшебный пульт.

На грохот из подсобки выскочил Владимир Моисеевич, и гладя на Жана втянувшего голову в плечи, заорал:

— Все хватит!! Давайте уже красить, — и тут же, взяв себя в руки, добавил, — Леня, пошли возьмешь краску.

Краска была не ахти, но терпимая. Мы закатывали потолок, за одно покрывая столы меленькими брызгами.

В целом, получалось неплохо. Краска быстро закончилась, но в подсобке нас ожидало еще пять банок и мы не экономили.

— Владимир Моисеевич! – позвал Лёпа, — краска закончилась, давайте еще!

Владимир Моисеевич с хозяйским видом поставил еще три банки на стол. Он не без удовлетворения посмотрел на результат нашей работы и скрылся в подсобке.

Лёпа открыл банку и обмакнул кисточку. Краска оказалась жидковатой. Лёпа помешал ее отверткой.

— Владимир Моисеевич! – крикнул он, — краска жидкая…

— Так ты ее размешай, она просто осела на дне.

— Я уже размешивал, сами посмотрите!

Из подсобки появилось настороженное лицо Владимира Моисеевича. Он взял отвертку и с усилием шкрябая по дну помешал. Раздался отчетливый металлический звук.

Он помешал еще и вынул отвертку с которой капала подкрашенная белым вода. Раздался стук в дверь и в класс зашла биологичка.

— О, здравствуйте, я хотела посмотреть как у вас продвигается ремонт. Я тоже собиралась потолок водоэмульсионкой покрасить, — она придирчиво посмотрела вверх, потом на стоящие на столе банки, — Хорошая водоэмульсионка, только не берите у Жанны Александровны, у нее какая-то водичка, — сказала она закрывая за собой дверь.

Словно не веря своим глазам, Владимир Моисеевич еще раз помешал в банке, пытаясь зацепить на дне несуществующую краску. С отвертки опять текла белесая жидкость.

Дверь распахнулась и в класс зашла Евгеша. Она осмотрелась.

— Не плохо получается, надо будет и себе так сделать, — заявила она и заговорщески прошептала, — если краски не хватит, у Жанны Александровны лучше не берите. Краска у нее не очень.

Владимир Моисеевич обреченно посмотрел в закрывшуюся за химичкой дверь и скомандовал:

— Следующую!

Лёпа отрыл и помешал. Все надежды рухнули.

— А эту? — Владимир Моисеевич ткнул в последнюю банку .

Результат был тот же. Стоя перед тремя открытыми банками, Владимир Моисеевич изо всех сил пытался поднять веки, от чего его лоб превратился в густую гармошку.

— Как вам это нравится, — он опять обмакнул отвертку, и посмотрел на стекающую струйку,- я купил у Жанны Александровны три баночки водички по пятнадцать рублей!

Дверь в класс распахнулась и зашла англичанка.

— О, вы таки делаете водоэмульсионку. Я тоже думала, но не знала где взять краску. Жанна Александровна мне предлагала, но она мне показалась слишком разбавленной…

Владимир Моисеевич с трудом повернулся в ее сторону, но дверь уже закрылась.

Он опять пошкрябал по дну банки:

— Нет, вы себе представляете, она продала мне три баночки водички! По пятнадцать рублей! – он тяжело вздохнул, — От учителя, от учителя истории и обществоведения я такого, ну вообще, не ожидал.

— Ничего,- оптимистично заявил Лёпа,- у вас же есть еще две банки, мы постараемся их растянуть на все.

Услышав это Владимир Моисеевич почему-то закусил губу, повернулся на каблуках и скрылся в подсобке.

Эпилог.

Под ярким весенним солнцем, учеников средних классов вывели на субботник. Они были вооружены лопатами, как будто собирались окапывать деревья, но почему-то шкрябали асфальт. Отвратительный скрежет заполнял все вокруг, разрушая весеннюю гармонию.

Я подошел к входным дверям школы, возле которых с трагическим лицом стоял Владимир Моисеевич.

— Здравствуйте Владимир Моисеевич, вы проводите субботник? Сегодня же только вторник.

Вместо ответа он обреченно махнул рукой. И тут я увидел, что все шкрябают лопатами тонкую, но очень яркую и длинную, уходящую за поворот дорожку белой краски.

— Ты представляешь. Я решил поменять свою красочку, на ту , хорошую, что мне принесли с завода. Я поставил ее на багажник и повез домой. По дороге кришечка на баночке приоткрылась и вся красочка понемножечку вытекла. Полосочка вышла почти до дома…