Получение заветного слова с пятого информационного уровня Земли стало на текущий момент самой важной задачей. Но что за информационный уровень, почему он именно пятый и как я догадаюсь, что слово именно то, искомое, оставалось совершенно не ясным.

Интересно, думал я, в каком виде оно появится – в письменном? А может, его скажет голос, или оно проступит где-нибудь на коже? Отрешенно созерцая поток бесполезных мыслей, я прохаживался по темной улице, ожидая окончания занятий в художественной школе. Где-то там, за светящимися окнами мастерских, моя дочка постигала основы изобразительного искусства.

Порывы ветра мели по дороге мелкий снег. Прохожих почти не встречалось, и никто не отвлекал меня от работы с вниманием. Вслед за несущимися снежинками я не спеша спускался к зимнему морю, чернеющему внизу за бульваром.

Итак, привел я свои мысли в порядок, японский счет. Ич, ни, сан, си, го, рого, сичи, ачи, ку, дзю. Последовательность японских цифр прочно засела у меня в голове со времен тренировок по каратэ, когда еще только начиналось появление полуподпольных клубов восточных единоборств, сопровождаемое абсурдными нападками и домогательствами. «Ич, ни, сан, си, го, рого, сичи, ачи, ку, дзю», – в такт шагам ритмично повторял я про себя.

Море встретило меня непроглядной темнотой. Я развернулся и пошел обратно вверх, навстречу ветру. Теперь оставалось решить вторую половину задачи – посчитать по-японски наоборот – от десяти до одного. Это оказалось не так просто. Первым на поверхность зачем-то всплыл комплекс, заявивший:

 — Что, мозги совсем не варят? Десяти звуков запомнить не можешь? Немедленно брось это занятие, а то испортишь мнение о себе.

Зацепившись на пару секунд за мое внимание, это «ценное» сообщение унесло ледяным ветром, словно пустой пакетик. Я тупо посмотрел, как оно удаляется, и продолжил свои упражнения.

Спустя минут десять непрерывного бормотания появился более-менее устойчивый навык делать обратный отсчет. Еще через пять минут счет перестал мешать вниманию и оно сразу отметило интересное изменение, происходящее со мной.

Во время прямого счета поле вокруг тела вытягивалось вверх, принимая грушевидную форму, а при обратном отсчете оно прижималось книзу, становясь каплеобразным. При произнесении «го» – «пять» из притопленного состояния поле подбрасывало вверх, как пустую бутылку из-под воды.

Наконец занятия в художественной школе закончились и мы с ребенком направились домой.

 — Ну, что там сегодня в художке, что рисовали?

 — Рисовали? Как же. Сегодня слушали установочную лекцию. И Виктор Иванович полтора часа бубнил одно и то же. Два слова по делу, а потом за свое. Во-от посещаемость плохая, во время рисования вы слушаете музыку, невозможно с вашими мобильными телефонами, они отвлекают, родители не приходят на выставки, и так по кругу.

 — Да, а я учился по-японски туда-сюда считать, – похвастался я.

 — Ну и как, получилось?

 — Ич-ни-сан-си, – начал было я.

 — Стоп! Откуда ты взял такое жуткое произношение?

 — Как это откуда? На каратэ нас так учили. Я счет точно знаю.

 — Да ничего подобного. Произносить надо так: ити, ни, сан, ти, го, року, сити, хати, кю, дзю.

 — А ты откуда произношение взяла, может, у тебя неправильно?

 — У меня, между прочим, произношение по системе Поливанова 1917 года. И вообще, если интересуешься, можешь посмотреть и послушать у меня на компьютере анимэ.

Я не нашелся что ответить, но подумал, что вообще-то точность произношения в моем случае принципиального значения не имеет, поскольку поле, похоже, реагирует правильно. Так за разговором о катанах, икебанах, макраме и оригами мы пришли домой.

Теперь предстояло решить вторую половину задачи – получить ключевое слово. О нем, увы, известно не очень много. Оно состоит из десяти букв – это все. Ну что ж, все-таки лучше, чем ничего. Простое перебирание слов, возможных кандидатов на роль смысла жизни человека, дало интересный результат. Оказалось, что все они не проходят через десятибуквенный фильтр. Слов на десять букв обнаруживалось вообще не очень много, что вселяло уверенность в эффективности такого контроля.

Закрывшись в комнате, я погасил свет, сел на пол, скрестив ноги, привел позвоночник в вертикальное положение, потянулся макушкой к потолку, затем расслабился и стал считать про себя по-японски.

Как и раньше, поле, прилегающее к телу, приподнималось и опускалось в соответствии с направлением счета. Пристально следя за движением поля, я проделал процедуру несколько раз и мысленно произнес: «Го!».

Поле бросило вверх. Тут же ощутилось чье-то присутствие, и вместо того, чтобы задать заранее заготовленный вопрос, я почемуто поздоровался. На всякий случай.

Ничего не произошло, но ощущение присутствия усилилось. Тогда я собрался с духом и изо всей силы, как мне показалось заглавными  буквами, мысленно задал вопрос: «В ЧЕМ СМЫСЛ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА?» и сразу все свое внимание переключил на прием.

Просидев с полминуты в тщетном ожидании и поняв, что ничего не происходит, еще раз собрался с силами и задал тот же вопрос еще более крупными буквами. Опять ожидание, и опять ничего. Еще раз, еще, еще… Ничего.

Продолжая все так же сидеть на полу, я считал по-японски вверхвниз и задавал все тот же вопрос, но подступающая усталость уже не позволяла удерживать фокус внимания. Где-то на периферии появились зыбкие мысли. Первая из них принесла утверждение, что смысл жизни человека состоит в творчестве.

Я скорчил ехидную мину. От слова «творчество» меня воротило еще с детства, с тех пор, когда мой родитель, художник от Бога, регулярно делал мне дырку в голове, вдалбливая, вкручивая и забивая в нее это слово, чем приводил меня каждый раз просто в бешенство.

Творчество представлялось мне в виде некоего расплывчатого образа, создававшего непреодолимое ощущение чего-то бесполезного, ненадежного, наспех выполненного, вызывающего неудовлетворенность у автора и сострадание у окружающих,  несущего на себе печать доморощенности и легкого помешательства.

Наступило то, что в тренингах по медитациям называется «скучание ума». Я стал механически подбирать что-нибудь подходящее на роль смысла жизни. Сознание, любовь, освобождение… В скучающем уме всплыла картинка из детства. Мне было тогда лет пять. Мама мне предлагает пойти в кино:

 — Сейчас идет такое интересное кино, новое. «Освобождение» называется.

 — Освобождение? – разочарованно протянул я.

И тут в моей голове резко закрутился стремительный вихрь не понятно откуда взявшихся мыслей. Как, уже сняли кино? Это же так сложно, это неизвестно как делать, это же большая тайна, и уже про нее сняли кино? Я опоздал? Зачем я тогда здесь нужен? Что мне теперь делать? С трудом преодолев водоворот бессмысленных вопросов, я тихо выдавил из себя:

 — А про что кино?

 — Про войну, – торжественно объявила мама, заранее зная, что тема мне понравится.

 — Как про войну? – вихрь внутри окончательно затих.

 — Ну да, а про что же?

 — А, ну да, про войну.

Иного и быть не могло. Конечно же, про войну. И я на долгие годы забыл  про  невесть откуда  взявшийся поток необъяснимых вопросов, вызванных словом «Освобождение».

Я вернулся к своей задаче, малодушно прибегнув к перебору. Несмотря на усилия, все слова, предлагаемые «от ума», не проходили через десятибуквенный фильтр.

Подходило «бессмертие», но оно само по себе не тянуло на смысл жизни. Собрав внимание, я еще раз просчитал по-японски от одного до десяти туда и обратно, мысленно вкрикнул в пространство вверху – «Го» и, задав свой сакраментальный вопрос, вместо того, чтобы сфокусироваться на приеме, видимо, от усталости полностью расслабил внимание.

В мою голову не спеша вплыло похожее на SMS сообщение:

«Смысл жизни человека состоит в творчестве».

Полученное серединой головы сообщение можно было одновременно и слышать, и видеть, оно слегка реверберировало, создавая подобие легкого эха. Удрученно вздохнув, я открыл глаза и решил вернуться к поискам смысла жизни в следующий раз.

Напоследок, видимо, из соображений безупречности я пропустил слово «творчество» через фильтр. И, вот это да! В нем оказалось ровно десять букв!