Ровный ветер гнал по морской поверхности нескончаемые ряды волн. Докатываясь до берега, они разбивались о хаотически наваленные бетонные блоки на тысячи соленых капель, до предела насыщая воздух запахом йода и водорослей.

 — Видишь, в чем дело, я тоже никак не мог понять. Если все, что доступно нашему восприятию, находится внутри кокона, то как, например, общаются люди? Они же друг друга видят, так? Значит, их коконы-ауры прозрачны, а значит, они могут наблюдать и то, что находится вне их кокона, по ту сторону ауры. Как же это понимать? Я себе воображал, что вокруг нас нагваль, о котором ничего нельзя сказать, но все же его часть удается интерпретировать и мы получаем тональ. Тогда мы видим море, берег, звезды, в общем, воспринимаем окружающий мир через свою полупрозрачную ауру…

Дядь Женя слушал меня, вышагивая по укатанному зимними штормами песку, опустив подбородок на грудь и заложив руки за спину. Иногда он останавливался, чтобы отступить на шаг назад и рассмотреть оставленный отпечаток подошвы.

В эти моменты на меня накатывало раздражение, вызванное демонстративным отсутствием интереса к такой запредельно увлекательной, как мне казалось, теме. Однако приходилось сдерживаться.

Я понимал, что моя потребность в изложении материала гораздо больше, чем интерес к нему со стороны дяди Жени. Чтобы хоть как-то систематизировать полученные знания, мне необходимо было выговориться, произвести своего рода внешнее ментальное пищеварение, иначе понимания могло не наступить.

 — Глупо же, в самом деле, предполагать, что все люди с их аурами находятся в моем коконе. Ведь каждый расположен в центре своей вселенной и с тем же успехом может утверждать обратное, что я нахожусь в его коконе, – продолжал я, – отсюда разными «мыслителями» делался вывод, что есть часть мира, доступная нашему восприятию, а есть – недоступная и стоит только расширить полосу пропускания, как мы сразу сможем наблюдать нагваль. Так?

 — Ну, так, – словно очнувшись от созерцания своих следов, откликнулся Женя.

Я опять засомневался в том, что меня достаточно внимательно слушают и сделал нарочито длинную паузу.

 — Давай дальше, что ты замолчал. И вообще, что за манера так долго рассказывать. Ты можешь сразу говорить о деле?

 — Скоро только кошки родятся. Не переживай – лишнего не скажу. Так вот, все оказывается устроено совершенно иначе. Помнишь – «мир не таков, каким нам себя показывает»?

Дядя Женя пробурчал  в ответ что-то невнятно  утвердительное.

 — Но то, что он настолько не таков, – продолжил я, – даже не возможно было вообразить!

 — А как же оно все устроено, по-твоему?

 — А вот как. Коконы – они совершенно непрозрачные. Именно поэтому дон Хуан называет их содержимое островом. У каждого свой собственный остров тональ. Все светимости, которые наполняют кокон, попадают внутрь через точку сборки, и набор этих светимостей интерпретируется нами как окружающий мир. Вот мы его и наблюдаем.

 — Непрозрачные? А как же мы тогда общаемся?

 — Вот! Это самое главное. Общаемся мы тоже через точку сборки. Пучок светимостей из кокона опускается по главному вихрю на плоскость с общим для всех коконов временем и расходится в разные стороны.

 — Ветвится?

 — Да. Часть нитей проходит свой путь по временной плоскости, потом они через главный вихрь попадают в кокон собеседника и затем в его точку сборки. А уже оттуда они расползаются по его кокону и там интерпретируются! Понимаешь? Светящиеся нити – своего рода нервные волокна мира, синапсы. По ним из кокона в кокон передаются сообщения. Поэтому и коконы непрозрачны, и весь наблюдаемый нами мир внутри наших коконов, и что находится по ту сторону ауры, мы не знаем, и его называют нагваль, – я торжествующе посмотрел на дядю Женю, ожидая реакции.

Он продолжал идти с заложенными за спину руками, раскачиваясь при каждом шаге всем телом, отчего приобретал поразительное сходство с всезнающим попугаем из мультфильма, но только огромного размера.

 — А откуда ты все это взял? – последовал внезапный вопрос. На меня опять накатило трудно сдерживаемое раздражение.

 — Да какая разница? Главное, что теперь понятно, как все устроено! Считай, что я все придумал. В конце концов, не хочешь– не слушай! – выдал я и опять взял паузу неопределенной длины. Малопомалу внутреннее равновесие удалось восстановить, но все равно продолжать я не торопился.

Мы остановились на самой крайней точке мыса, подставив лица свежему ветру, наполненному дыханием моря.

 — И что дальше?

 — Что-что? Ничего.

 — Тебя не поймешь. То ты говоришь, что я тебя не слушаю и не участвую в разговоре, то я не то говорю. Я так принимаю участие в обсуждении. Ты хочешь, чтобы я молчал? – дядь Жень выразительно посмотрел на меня. – Ну так что же дальше?

 — А то… Получается, что мы видим не друг друга, а свои представления друг о друге. Кстати, теперь понятно почему «чужая душа потемки». О происходящем в центре восприятия и во внутреннем мире чужого острова тональ мы можем только получить сообщение, но не можем там оказаться. Вот, например, в мой кокон через точку сборки входят провода-синапсы, несущие сообщения о тебе. Они такие же светящиеся волокна, как и все остальные, только модулированные тобой. Мой интерпретационный аппарат их дешифрует и восстанавливает в восприятии не тебя, а мое представление о тебе – чувствуешь разницу? Кстати, о разнице. Получается, что в моем восприятии ты– разностный сигнал между реальным тобой и реальным мной. В конечном счете ты не только мое представление о тебе, но и во многом мое собственное отражение. И в зеркале я вижу не себя реального, а собственные представления о своей внешности с учетом погрешностей отражения, полученные в результате интерпретации. Если я спорю с тобой, то в основном битва происходит на моем острове. К тебе по синапсам поступают только сообщения, отголоски. Даже если один островитянин убивает другого, то в основном он убивает себя. Конечно, и тот, второй, по синапсу тоже получает сообщение, не совместимое с жизнью его физического тела.

Дядя Женя молчал, поглощенно вслушиваясь. Судя по всему, он не обнаруживал недочетов в логике, и это вдохновляло:

 — Больше того, точно так же мы воспринимаем весь предметный мир по синапсам. В разных областях тундры лежат массивы упорядоченных светимостей. От них по синапсам сообщения попадают к нам в коконы, и уже в нашем восприятии они разворачиваются в море, мыс, ветер. И опять же это наши представления о них, которые, по сути, разностный сигнал. Поэтому люди живут в своих отражениях. Одним море нравится, а другие воды боятся.

 — Подожди, – Женя очнулся от длительного молчания, – еще раз. Я хочу понять.

Он наклонился, поднял прутик и прочертил на песке линию.

 — Вот, допустим, твоя тундра, вот коконы, – над линией появились два круга, – с тундрой они соединяются исходящими из точки сборки вихрями, – Женя треугольниками обозначил конусы, входящие своими вершинами в середину коконов, – и они по тундре соединяются синапсами, – комментировал он, проводя под линией тундры тонкие черточки между основаниями конусов.

 — Все правильно, и вот эта сетка синапсов формирует так называемую грибницу.

 — Типа оптоволоконную сеть? Выходит, наше поколение, создавшее интернет, – Женя важно надулся, – материализовало устройство связи, уже существующее в тундре.

 — Можно сказать и так. Получается, что у пользователей грибницы, или, как ты говоришь, сети, с большим числом синапсов, пророщенных друг к другу, более тесные связи и более подробное представление друг о друге. У связанных меньшим числом нитей представления более абстрактные. Плотность связей во многом определяется близостью расположения в тундре. Информация по синапсам распространяется мгновенно, без задержек во времени, понятно почему?

 — Здесь и сейчас?

 — …потому что тундра – один и тот же момент, или пласт, времени, в котором мы синхронно существуем. Просто к близко расположенным пользователям попадает большее число синапсов и с ними идет более плотный обмен информацией, ну, кручениями дисков эфирных шариков.

 — А это еще что?

 — Ну, такой эфирный механизм обмена информацией – по синапсам передаются кручения. Они и несут информацию, как тросик спидометра. Короче, они модулируют, упорядочивают нити светимости определенным образом. Именно поэтому в моем коконе от тебя картинка «дядь Женя», море модулирует эманации своих синапсов по-своему, берег – по-своему и так далее. У себя в коконе я с помощью трактовочного аппарата дешифрую упорядоченные кручения как картину мироздания, пусть иллюзорную и полную моих собственных отражений. Но это, как говорится, уже совсем другая история. Потом, если захочешь, можно будет ее разобрать.

В глубоком молчании под шум нестихающего прибоя мы подошли к машине. Дяди Женин  джип своим видом почему-то напоминал чапаевско-пелевинский броневик с глиняным пулеметом-антенной на крыше и с по-буддийски медитативно прищуренными глазами фар. Захлопнув двери, мы оказались в отделанном кожей уютном салоне, освещенном загадочными огоньками приборной панели, а за бортом шумел прибой милого сердцу Черного моря…