— Наташхен!  На-та-ашх-е-ен!

 — Ну, что, что уже такое, я спрашиваю? – Ната появилась в дверном проеме, держа поднос с кофе и бутербродами.

 — О, ура, кофе! Вот смотри, что получается, – я ткнул ручкой в тетрадь, – вот в этих пузырях живем мы, а что между ними – не известно.

Ната устроилась рядом, откусила бутерброд и с критическим видом заглянула в тетрадь.

 — И что?

 — Как тебе? – торжественно спросил я, обводя карандашом рисунок с коконами, заполненными людьми и внутренними мирами.

 — Ну, все понятно. Матрица?

 — Слушай, обидно, да? «Матрица» – такое кино, немного похожее на правду, – я взял чашку с кофе, уставился на бутерброд и разочарованно пробурчал: – А где же зефир? – он, судя по всему, был беспощадно съеден накануне.

 — Зефир? Зефир – в шоколаде!

 — Ну, ладно, давай бутерброд. Вот такая матрица. Но пока не понятно, откуда берется навязчивая реальность внутри пузыря. Дима говорит, что в результате работы трактовочного аппарата. Только пока не ясно, что имеется в виду. Судя по всему, он так называет какое-то свойство ума, наподобие внутреннего диалога. Но главный вопрос, что находится тут, вокруг пузырей? – я прочертил пальцем невидимую траекторию между лежащими на боку коконами.

Ната взяла тетрадь и стала придирчиво изучать рисунок.

 — А где тут точка сборки?

 — Наверное, здесь, – я неуверенно показал на пересечение дисков в одном из коконов.

 — А ты же говорил, что в нее входит какой-то самый большой конический вихрь?

Да, его я упустил. Вот вечно она что-нибудь найдет. Я взял тетрадь и дорисовал самому большому кокону самый большой вихрь. Он исходил из спины человечка. Чтобы логически увязать конус с шестинаправленной структурой кокона, я дополнил вихрь крестовидным каркасом.

 — Изба на курногах? – неожиданно серьезно спросила Ната, прихлебывая кофе.

 — Хм, похоже. Если так, то где-то рядом должна быть и река Смородина и Калинов мост, – внезапно я ощутил настолько явственный, мягкий и как будто магнитный удар по голове, что непроизвольно посмотрел вверх.

 — Ну, рисуй.

Я прочертил два извилистых берега, изображающих речку,  двумя дугами обозначил мост и критически осмотрел пейзаж.

 — Раз такое дело, то из мистического можно добавить еще траву и дождь.

 — А что за трава? Ты же когда-то говорил про огонь.

 — Трава и огонь одно и то же, – ответил я, не отрываясь от рисования, – просто названия разные. Сверху дождь, снизу трава, она же огонь. Хотя, знаешь что?

Я вдруг весь покрылся мурашками какого-то аномального размера и, чтобы скрасить неловкость, прокомментировал:

 — У меня мурашки от моей Наташхен, – но вышло как-то серьезно,– помнишь, когда-то в детстве рассказывали про Саламандру?

 — Ну да, была такая обувь, венгерская, кажется. Хотя нет, австрийская, а что?

 — Да какая обувь? Ты что, не знаешь, что такое Саламандра? Помнишь, когда костры жгли, то говорили, что если долго смотреть в огонь, то можно увидеть Саламандру, ящерицу такую, она в огне живет, помнишь?

Ната слушала, не перебивая.

 — Так вот, – продолжал я, – Федот, да не тот. Она живет, но только не в том огне. Не в костре, а в огне-траве! – меня опять начало уже привычно трусить. – А раз так, то она может бегать между коконами и ее можно увидеть, скорее всего, во время сна! Х-х-а!

Ната вздрогнула от неожиданности, едва не расплескав кофе.

 — Та что ты меня так пугаешь?

 — Спокойно, я сам пугаюсь! Вот оно что! Получается, тот крокодил, ну, помнишь, я тебе двадцать раз рассказывал… Тот, что мне в детстве снился, под кроватью, помнишь?

 — Помню, помню, и что?

 — Так вот он и есть саламандра! – меня стало трусить еще сильнее, и я накинул на себя одеяло. – А Кастанеда еще много писал про ящериц, с которыми они всякие дурацкие штуки выделывали. Теперь все понятно! Речь шла о саламандрах, живущих в огне вот здесь, а ни в каком не в костре!

 — Ну ты даешь! – Ната одобрительно и как будто в первый раз посмотрела на меня. – Тогда, наверное, и мультяшный крокодил Гена, такой добрый саламандр, тоже приходил в гости к своему автору – Успенскому. Ну, да, скорее всего так и есть. А я всегда думала, что за ерунда – крокодил и вдруг добрый? Неужели на роль главного героя нельзя подобрать кого-то попушистее.

 — А еще, – продолжал я, – шаманы называли ящериц союзниками и использовали для передачи каких-то сообщений. Теперь понятно – люди-то по коконам сидят. А значит, значит, что люди соотносятся с саламандрами так же, как у нас деревья соотносятся с ящерицами. По уровню осознанности и по числу степеней свободы, понимаешь?

 — Ну что ты все время переспрашиваешь? Говори дальше.

 — Щаз, щаз-з-з, – я согнал в кучу начавшие было разбегаться в разные стороны мысли, – например, кот, что ходит «по цепи кругом»… Цепь на чем? На дубе. Дуб – дерево. То есть вот этот самый пользователь внутри кроны-кокона. А кот, его союзник, ходит и рассказывает сказки. И если внутри дерева не совсем дуб, а скажем, Пушкин, то он сказки слышит и записывает!

 — Слушай. Ну ты даешь! – заворожено повторила Ната и механически отхлебнула кофе. – Ну, точно так и есть! Другая реальность…

 — Если мы деревья, то выходит, что все вокруг нас как бы сон фавна, внутри своего кокона. А значит, сказки, описание не другой реальности, а просто реальности. Даже можно сказать Реальной картины мира!

Я ошалело посмотрел на тетрадный рисунок, выглядящий теперь, как секретная карта с сокровищами.

 — А знаешь, что такое река Смородина? – из меня неудержимо продолжал бить поток. – То же самое, что и Лета и Стикс – река забвения. Все-таки в эзотерических текстах что-то есть. Я где-то читал, что имя Смородина изначально звучало как Смрадина, потому что в ней все горело.

 — Горело? Может, еще и коптило?

 — Да кто его знает, как оно на самом деле? Может, и коптило. В сказке про Чудо-Юдо берег Смородины костями усеян. И от зрителя, наверное, многое зависит, от настройки его восприятия. Кастанеда, например, пишет о бесконечных эманациях. Свет – огонь. В любом случае река огненная. Калинов мост ведет через реку на тот свет, хотя уже непонятно, где какой – где тот, где этот. И, кстати, Калинов мост так называется не потому, что «ягода-калина», а потому, что он каленый, раскаленный на огне этой реки! Вот… А раз так, то на той стороне должна находиться гора Меру, стоящая в основании мира!

 — Роковая гора? – вдруг вставила Ната.

 — Точно. В ее огне отлито кольцо, которое надлежит уничтожить. Речь, наверное, об исчерпании кармы. Что за кольцо? Может быть, какое-то из колец полевой структуры?

Чтобы не потерять мысль, я нарисовал ящерицу, пару деревьев, пар, поднимающийся над рекой, и гору на той стороне. Вопреки ожиданиям, изображение не походило на заурядный пейзаж. Скорее в нем появилось что-то от наскальных рисунков, а может, даже возникло сходство с древнеегипетскими фресками. Реальность вокруг становилась другой…