Что-то незримое  превратилось не просто в импульс, а сразу в деньги. 

Мирон откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и представил свою любимую формулу – «деньги» стрелочка «деньги штрих». Когда-то между ними вставляли букву «Т», но уже ни кто не помнил, что она означала. 

Деньги-деньги штрих. Именно так. «Т» намекавшее на некоего вещественного посредника искоренялось как класс. Ни тела, ни еды, ни одежды – только «деньги штрих».

Мирон понимал, что сами по себе деньги не существуют. Их назначение указывать на «Т», на мир вещества, но с некоторых пор он стал настороженно к нему относится.

С тех пор, как выяснилось, что вещество это то же самое поле, но только с полуцелым спином, все изменилось. Вещество всегда вело себя странно.

Вещество нельзя было накопить, его можно было только нагромоздить. Компактность собранного достигалась с большим трудом. Он помнил перегруженный металлоломом камаз, под своей тяжестью провалившийся в ливневую канализацию. 

Атомы ржавого металла, почти пустые внутри, проломили бетон. Но  деньги за весь этот груз они не такие, они даже карман не тянут. И поле, поле — оно не такое, у него спин целочисленный.

Благодаря целому спину электромагнитные и квантовые поля с легкостью пронизывали друг друга. Им не было нужды откусывать от других немного спина чтобы достроить себя до целого. Они не страдали от незакрытого гештальта. Они были самодостаточны. 

Им  чужое было ни к чему, да и от них другим полям тоже ничего не требовалось.  Поля не создавали друг другу помех. В любой точке было все и сразу. Интернет, свет лампы, телеканалы, радиостанции, магнитное поле земли и многое-многое другое.

Незримые поля вдруг оказывались куда весомее чем груда ржавчины наполнявшей камаз. Они как Голиаф и Давид, как деньги и товар.   Одни громоздкие и неповоротливые, а другие легкие, стремительные и вездесущие.

Вещество так и норовило поглотить поле, оно хотело заполнить свою внутри и межатомную пустоту. И когда ему это удавалось оно испытывало восторг, его атомы приходили в возбуждение, казалось они поднакопят, подсоберут еще немного поля и станут такими же свободными и полноценными. 

Но каждый раз их полуцелый спин давал себя знать. Вещество снова и снова сдувалось излучая фотон и переходя на более низкий энергетический уровень.

Запрокинутая голова Мирона вернулась на место и перед глазами опять возник график. 

Отчего же зависла эта зеленая кобра раскрывшая свой капюшон в конце графика? Понятным было все, кроме причин изменений. Менялись спрос и предложение, настроения продавцов и покупателей, совершенствование и нарушения технологии, но итог отражался в финансах. Вона как их плющит… но где причина?

Мирон перевел глаза вправо-вниз. Ось «Х», вот в чем дело. От нее зависят, все эти волны, всплески и провалы. Все крутится, меняется вокруг нее, а она совершенная, как поле с целочисленным спином … Мирон всмотрелся в написанные под ней даты. Но это же время!

Мирона тряхнуло и по спине пробежали мурашки. Ось времени не менялась. Менялся график, но время — бенефициар дающий кредиты и взыскивающий задолженности, оставалось неизменным по все длине.

Время! Мирон огляделся по сторонам в порыве увидеть время, но нет. Улица, фонарь, аптека есть, а времени нет, хотя вот здесь, на графике  — все наоборот. Только время и есть, а остальное — лишь изгибы на его поверхности.

Время, время, время – крутилось в голове слово. Но что такое  — время? Время это прошлое и будущее… Мирон вскочил с кресла и резко оглянулся, будто хотел поймать взглядом кого-то неуловимого, затаившегося.

Он смотрел на часы, на календарь, на закатное Солнце – ни где ни прошлого, ни будущего, только память. И еще воображение, которое тоже только память, ее содержимое пронумерованное числовым рядом календаря и часов. 

Окружающий мир рухнул. Формы, выдававшие себя за вещество, такие прочные и незыблемые, неожиданно оказались функцией времени, неподвижным узором памяти. Застывшим узором с полуцелым спином.

– Вся память – она прямо сейчас, я все помню прямо сейчас, — думал Мирон, – ничто не кануло в прошлое. Школа, колледж, вчерашний день, все в памяти прямо сейчас! Я помню не вчера и не завтра, я помню это сейчас.

Все однажды понятое – лишь представление, трактовка однажды воспринятого и накопленного времени. Но кто представляет, кем накоплено.

Мирон изо всех сил зажмурил глаза чтобы уловить тонкое ускользающее чувство. Он увидел, как ортогональные оси графика, казалось, всплыли над картинкой. Ось «Х» развернулась и своим острием указала прямо в Мирона. 

Время обратилось в центральную точку «сейчас», окруженную узорчатым ореолом памяти,  хранящей его представление о том, каким было его «сейчас» тогда и каким оно остается сейчас.

Ни прошлого, ни будущего  – только растянувшееся на бесконечность «сейчас», точка сквозь которую проникает время наполняя своими узорами память.