Кулевча
…Осенней погодой навеяло…
… Студентам заставшим колхозы…
– Так, — задумчиво-командным голосом сказал куратор Бобричек глядя в журнал. Он окинул взглядом неровный строй студентов, поправил очки, и повторил, — так. Сегодня на овощебазу требуются грузчики, ребята. Есть желающие?
По рядам пронесся шелест.
– А какие условия? А что делать? – зазвучало из глубины строя.
– Требуется, — голос Бобричка сорвался на хрипотцу, он прокашлялся и твердо произнес, — на базе требуется упорядочить картошку. Работа оплачивается как для грузчиков. Есть желающие?
Я огляделся. Полусонные студенты на раннем, по-осеннему холодном воздухе пускали изо рта пар и ежились пряча руки в карманах курток. Таскать картошку не улыбалось, однако и лук дергать не улыбалось тоже.
Я вспомнил как неделю назад с уборки винограда, такого съедобного и удобно висящего на шпалерах, нас перевели на лук.
Одним промозглым днем, стоя с секаторами в руках под мелко накрапывающим дождиком и с трудом управляя замерзшими пальцами, мы бросали виноград в деревянные ящики пока не заполнили все.
Трактор с тарой все не ехал. Видимо тракторист был после вчерашнего. Мы остановились в замешательстве.
Костя, студент с телемеханики по прозвищу Сича, одетый в фуфайку и кирзовые сапоги с широкими голенищами на тощих ногах, вертел головой в поисках тары, пока его взгляд не уперся в опрятно одетую женщину средних лет. Женщина быстро шла между виноградными рядами, стараясь проскочить незамеченной.
– Эй, девушка, — прозвучал требовательный голос Сичи, — вы куда?
Приняв его за бригадира женщина остановилась.
– Где тара? Почему мы вышли на работу и не обеспечены тарой? — заговорил Сича басом, все больше погружаясь в образ руководителя.
Долговязая фигура в мешковатой одежде делала Сичу похожим на красного председателя и женщина смутилась. Через секунду, учуяв подвох, она посмотрела на Сичу в упор:
– А вы кто?
Сича сменил тон.
– Где тара? Согнали нас сюда, а тары нет, — он развел в стороны руки торчащие из рукавов фуфайки и по-крестьянски крупными ладонями хлопнул себя по бедрам.
– А-а, вы наверное студенты! – догадалась женщина, — а я думаю, кто в такую погоду работает? Да в такую погоду, ни один колхозник не выйдет! — она сиятельно заулыбалась, подмигнула и пошла дальше.
Сича не знал что сказать. Он посмотрел в серое небо, на виноградник, на разбитые ящики и принял решение.
Футболя кирзой остатки ящиков, он соорудил из них порядочную кучу. Не сговариваясь, остальные сносили обрезанную лозу и через пять минут все грелись у жаркого костра.
Еще через минуту, перекладывая журнал из руки в руку, прибежал куратор Бобричек. Изображая пионерский задор он звонко спросил:
– Так, почему стоим, почему не работаем?
– Тары нету, — веско заявил Сича.
– Так, хорошо, а где тара?
Возникло замешательство, кто-то забубнил про трактор. Но тут Костя нагнулся к костру, вытащил головешку и щурясь от огня затянулся прикуривая. Он небрежно бросил деревяшку обратно, выдохнул дым, свысока посмотрел на Бобричка и равнодушно произнес:
– Да вот — мы от нее прикуриваем.
На следующий день, из бортовых машин с надписями «Люди», нас выгрузили посреди бурьяна, и сообщили, что это лук, и что его надо убрать.
Бурьян простирался сколько видел глаз. Был он высотой до пояса и выше. Студентки ростом поменьше совсем пропали из поля зрения. На их присутствие указывал только склонявшийся там и сям бурьян.
– А где же лук, это что, лук так растет? – спрашивали ботаники с промышленной электроники.
– Нет, не может быть, вот это бузина, а вот это чертополох, я точно помню! – отвечали им ботаники с вычислительных машин.
С торжественным видом в круг политехнических студентов вошел куратор Бобричек:
– Так, посторонитесь, сейчас увидите… Ну шире, шире, я вам покажу.
Он растолкал студиков, сломал несколько веток бузины, деловито притоптал бурьян и радостно выкрикнул:
– Вот, дети, это лук!
Все уставились в указанное место:
– Где?
– А вот, вот он! — сказал Бобричек тыкая пальцем в засохшие листья, плохо заметные на фоне буйной растительности, — это лук! – громко повторил он, — и я вам это сейчас докажу!
Бобричек нагнулся, схватил увядший хвост, потянул на себя и неожиданно легко выдернул луковицу. Он отряхнул чиполлино от земли и поднял над головой:
– Можете видеть, это лук! Урожайность хорошая, тары хватает, ножики раздадут. Каждому по рядку и за работу, товарищи! — едва возвышаясь над бурьяном, куратор Бобричек, широким жестом показал в сторону воображаемого горизонта.
Рядки. Заросли бурьяна скорее напоминали непроходимые джунгли. Здесь подошло бы мачете, а не вот это вот жалкое лезвие на белой пластиковой ручке.
Прошло три дня. Теперь, закрывая глаза перед сном, где-то в середине головы, вместо винограда я очень ярко и рельефно видел лук. В этом было что-то необъяснимое, какая-то мистика.
Прошло еще три дня. Стоя на карачках я дергал лук без труда воображая себя Тарзаном в джунглях. Где-то впереди раздались победные крики:
– Ребята, ребята! Бурьян кончился!
Я не верил ушам, пока прорубая «тростниковые» заросли сам не выбрался на простор. Да! Теперь горизонт был не просто воображаемым, он был реален. И к нему, будто железные стружки в поле магнитном, тянулись ряды сухих листьев на поле луковом.
Я посмотрел вправо. В импортной панаме, чумазый, глупо улыбаясь, стоял дядя Витя — будущий кандидат технических наук и технический директор не последней в городе фирмы.
В любой ситуации Витя старался быть солидным, отчего получил приставку дядя. Стоял он на карачках и его просветленный взгляд говорил многое. Он видел горизонт. Нет, он видел будущее!
Дело двигалось. Ведра наполнялись, учетчики ставили отметки, груженые трактора уезжали.
– Витя, — послышался за спиной красивый грудной голос. Это была дяди Витина подруга Света. Они составляли сбалансированную пару и поэтому ее называли тетей, — у тебя что не получается?
Дядя Витя сел на пятки и поправил панаму на огромной голове. Снизу вверх он страдальчески посмотрел на тетю Свету.
Свету почему-то выбрали учетчицей и у нее получалось. Видимо она, объяснял я себе, свою сельхозкарму уже отработала.
– Витя, у тебя показатели хуже всех, вот как у него, — тетя Света ткнула ручкой в мою сторону, — вы хуже всех на поле. Только разговоры разговариваете и вам надо…
Дядя Витя не дослушал:
– Мышь! — вдруг завопил он, — мышь!
Он бросился на четвереньки и стал метаться по полю там и сям нанося удары ножом в землю. Мыши никто не видел, и со стороны казалось странным, от чего такой солидный, пусть и замурзанный дядя Витя, втыкает в землю нож со скоростью швейной машинки.
– А-а! Теперь — ты мышей ловишь. Или у тебя галлюцинации? – с деланным сочувствием сказала Света.
Дядя Витя нанес еще несколько ударов и опять сел на пятки:
– Ушла, — произнес он с отчаянием охотника упустившего матерого зверя, — ушла, повторил он и обессиленно уронил руки.
– Кто ушла? – спросила тетя Света в раздражении, — хватит дурака валять, собирай лук или тебе показать как это делать?
– Покажи, — булькнул дядя Витя и окончательно утратив интерес к происходящему, бросил к ее ногам свой ножик.
– Ну, ладно, хорошо, но чтобы ты потом не обижался, пазорник, — делая ударение на букве «а», сказала тетя Света. Она сунула в витины ладони журнал, присела на корточки, взяла нож в руки и пододвинула к себе ведро…
Мы угрюмо смотрели с какой скоростью под ее руками наполнялись ведра, и я опять думал о том, что у нее получается, а у нас с дядей Витей нет, и что она наверное отработала свою сельхозкарму в прошлой жизни, а мы еще…
Произошло необъяснимое. Вдруг тетя Света с жутким криком вскочила на ноги, потом подпрыгнула, потом подпрыгнула еще выше. Казалось, она хочет взлететь в небо.
Она кричала не останавливаясь и зачем-то со страшной силой била себя по ногам. Эмоциональный характер тети Светы был известен, и о нем ходили небылицы. Говорили, что при стрессе она может превратиться в оранжевые полосы…
Удары становились все сильнее, а крики все громче. Не зная что случилось, дядя Витя метался вокруг Светы. В какой-то момент он что-то понял, и стал бить тетю Свету по бедрам и по голеням, от чего траектория ее прыжков отклонялась от вертикальной. Все смешалось.
Закончилось все так же внезапно как и началось. Повисла звенящая тишина.
– Все, все, — тяжело дыша повторял дядя Витя, — вот, вот она.
Он аккуратно похлопал по штанине тети Светы из глубины которой выпала дохлая мышка. Дядя Витя двумя пальцами победно поднял мышь за хвост.
– Вот она. От судьбы не уйдешь.
– Убери ее, убери, — отпрыгнула в сторону Света.
Дядя Витя зашвырнул мышь по дальше. Тетю Свету трусило:
– Это ты ее напугал… ты напугал… Она забежала в штанину… побежала наверх… ты напугал… она пряталась… и по ноге наверх… а ты…
Дядя Витя взял журнал учета, поискал глазами и подобрал ручку:
– Ну, оно тебе надо — собирать лук? Лучше ставь свои галочки, — и с многозначительным лицом он сунул журнал ей в руки. Он повернулся в сторону выброшенной мышки, — да, от судьбы не уйдешь. Мистика какая-то!
…..
– Ну что есть желающие? — повторил куратор Бобричек.
– Я, — послышался дяди Витин голос.
Что происходит, он же ни когда … он же всегда… на работу грузчиком?.. Он что-то знает.
– Руку быстро поднимай, пока места есть. Он хочет!
Я ощутил удар в локоть и высоко поднял руку. Бобричек указал на меня и сделал отметку в журнале. Записалось еще несколько желающих.
– Так, — сказал Бобричек, — грузчики ждут машину, — остальные на лук!
…..
– Картошку грузить? — допытывался я у дяди Вити, — ты уверен, ты что-то знаешь?
– Да что тут знать, — философски отвечал он, — платят как грузчикам и за простой тоже. Пока машина придет — уже обед, а там глядишь и обратно. Но главное, — он поднял вверх пухлый указательный палец, — видовое разнообразие, а то меня от вида лука уже воротит.
Дядя Витя был прав. Солнце поднималось выше, становилось по-летнему тепло. Дело шло к полудню. Мы сидели на крыльце сельского магазина в предвкушении обеда, когда в клубах пыли подкатил газик. Из кабины выскочил запыханный Бобричек:
– Так быстро, загрузились, поехали, а то опаздываем!
Овощная база встретила нас воротами нараспашку. Неподалеку высилась гора картошки. Мы зашли внутрь. Хранилище делилось на секции дощатыми заборами.
– Так, дети, за мной. Это картошка, это корзины. Надо забросить картошку за заборы. Заборы хорошие, осыпаний не будет. Загружайте под потолок, — сказал Бобричек и исчез.
Странно — под потолок. Да сколько тут ее – плевое дело. Куча большая, но не на столько. Враз управимся.
Мы разделились на группы. Одни корзины заполняли, другие засыпали картошку в хранилище.
Мы с дядей Витей посредине. Мы подхватывали корзины снизу и забрасывали дальше, там их ловили и высыпали. Корзины все шли и шли, а мы их подавали и подавали. Пот застилал глаза, в клубящейся пыли дышать было нечем, руки и спина ныли, но остановиться невозможно – поток корзин не прерывался.
– Мы с тобой на подхвате, — с усталым азартом сказал дядя Витя, — знаешь, что это значит? – и не дожидаясь ответа пояснил, — один золотарь подает ведро из выгребной ямы, а второй принимает. Так вот этот второй — «на подхвате».
Я молчал.
– Теперь ты понял? – посмотрел на меня дядя Витя, сверкая белками глаз на фоне чумазого лица.
– Понял что? – спросил я хватая очередную корзину за ручку. Дядя Витя тут же поймал другую и слаженным движением мы бросили корзину дальше.
– Ну, где находятся закрома родины.
Я посмотрел вокруг. Хранилище уходило вправо и влево в плюс-минус бесконечность.
– Что-то не так, — дядя Витя кряхтел и отдувался, — куча у ворот уже должна кончиться.
Я посмотрел вверх… Я посмотрел вверх и осознал, что картошка заполнила дальние ярусы под потолок, да и наш ярус, почти загружен.
– Эй, эй, — истошно закричал я в сторону ворот, — перекур!
Поток корзин будто ждавший этой команды остановился мгновенно. Я вышел из хранилища на воздух и щурясь от яркого света навел резкость на взмыленных грузчиков-загрузчиков корзин. Они стояли на фоне горы картошки которая не уменьшилась ни на метр.
– Что у вас происходит? – спросил я, — у нас место заканчивается, и почему …
– Подвозят ее, — перебили меня,- все время подвозят. У них не закончится. Может у вас места не хватит? И – да, обеда, сказали, не будет потому что мы утром не работали.
– Надо что-то делать, — задумчиво произнес дядя Витя.
– Что, наделали уже. Сидели б сейчас на поле…
– Это не выход. Уйти мы не можем, значит надо модифицировать работу.
– Моди… что? – ехидно переспросил я.
– Резонанс это резкое возрастание амплитуды системы при совпадении собственных колебаний системы с внешними, а добротность — отношение волнового сопротивления к активному.
– И что?
– Что что? Полоса пропускания, ну наполнение корзины установлена эмпирически –больше чем могут поднять ее не нагружают. Если уменьшить знаменатель – добротность вырастет и тогда…
– Что тогда, — изобразил я удивление, — корзины сами полетят наверх?
– Сами? Может быть. Максимальная скорость маятника внизу, — бормотал дядя Витя, — подстраиваемся под частоту подающих, ловим резонанс, снижаем активное сопротивление, синхронизируемся… Идем.
И снова… они бросают – мы подхватываем. С каждой следующей корзиной наши движения все точнее. Появились паузы.
– Теперь ты понял? – услышал я дяди Витя голос.
– Резонанс, добротность, волновое сопротивление?
– Смотри — корзина прилетела, — сказал он, хватая плетеную ручку, — откуда она здесь?
– Снизу бросили, — ответил я хватаясь за другую.
– Про бросили-не-бросили мне не известно. Знаю, что она летела вверх. А значит, хотела, ей было нужно, понимаешь?
– Допустим, и что?
– Да ни что, — выдохнул дядя Витя, — просто не мешай ей лететь вверх. Не мешай корзине лететь вверх.
В этом звучала какая-то мистика. Но понятно было главное — не мешай лететь вверх.
Все просто — не мешай лететь вверх!
© 2023 Astromedium center