— Да зачем говорить? Лучше давайте я вам покажу, – Дима порывисто встал с дивана и вышел на середину комнаты.

Столь быстрого развития событий я не ожидал, но как говорится– милости просим.

 — О, раз так, то давайте задействуем нашу «The Wall», – деловито предложил я, – в смысле стену для смотрения. У нас есть специальная стена для смотрения, между прочим…

Дима озадаченно осмотрелся по сторонам.

 — Думаешь, для чего стена с одной картиной и больше ничего? А вот для чего,– я поставил возле стены табурет и, щелкнув выключателем, погасил люстру.

Комната погрузилась в темноту, и только рассеянный свет уличных фонарей пробивался сквозь шторы, делая заметными очертания предметов. Бережно разместив себя на табурете у стены, Дима вытянулся позвоночником вверх и закрытыми глазами заглянул куда-то внутрь головы, похоже, что прямо в макушку. По-турецки усевшись на ковре напротив и расслабляя глаза, я попытался перейти в видение. Через некоторое время мне это отчасти удалось:

 — Насколько я понимаю, вокруг тебя такой… светящийся треугольник, но только верхушка у него плоская, – Дима, не открывая глаз, кивнул и едва заметно шевельнул плечами. Стараясь держать под контролем мурашки на коже, я продолжил комментировать, – он немного шевелится и от него идут волны. Слуша-а-ай, обалдеть! Там еще что-то есть… Шар над головой и еще по одному шару возле плеч.

Вдруг у меня за спиной раздался оглушительный шепот Наташхен:

 — Дима! Это что, твой сердечный драко-о-он?

От пробежавшей снизу вверх по спине волны меня одновременно подбросило и передернуло, отчего я едва не врезался в Нату. Дима оставался недвижим и опять едва заметно кивнул. Вершина треугольника качнулась и слегка поменяла свое положение.

 — О, о! Ой-й! Он поворачивает голову. Теперь в другую сторону! – уже в полный голос воскликнула Ната. – Может, мне кажется или я уже того? Во-от, а теперь он развернул крылья! Это так, да?

Действительно, сияние вокруг Димы слегка ослабло, но зато теперь занимало практически всю стену. Плоская вершина того, что раньше было треугольником, касалась потолка и, судя по ширине свечения, скорее всего, выходила на чердак, а может, и на крышу. Я тряхнул головой, возвращая свои полностью улетучившиеся мысли, и неожиданно для себя самого проговорил:

 — Но раз так, то и ты, и Ната можете видеть моего орла? Ведь я же его на йоге видел. Давай я попробую.

Дима пересел на ковер, и я занял его место. Вытянувшись макушкой вверх я обратился вниманием в центр головы, затем перенес его назад и вверх и тут же увидел орла. Его грозная голова с глазами-рубинами слегка поднималась над моей макушкой и полураскрытые крылья покачивались по сторонам. Я сделал усилие, и крылья полностью расправились.

По комнате пронесся неясный шепот. Еще усилие, и крылья пошли вверх. Еще. И крылья пошли вниз. Еще раз и еще. Голова орла качнулась и начала подниматься, весь его корпус расправился, принимая вертикальное положение.

 — Смотри! Он машет крыльями! – громко прошептала Ната,–вот голова поднимается! Смотри, почти до потолка!

Охваченный невероятной, какой-то мятной легкостью, я вывалился из видения.

 — Давайте теперь у Наты посмотрим, – скомандовал я.

 — Нет, нет, я боюсь, – заупиралась Ната.

 — Дима, слушай… А вот орлы, драконы, саламандры… Выходит, союзники – разные мистические животные или нет? – выдал я и, почувствовав, что вопрос еще недостаточно сформирован, осекся и, стараясь скрыть неловкость, закомандовал: – Наташхен, давай на табуретку. Посмотрим, кто у тебя живет.

Мы с Димой уставились на Нату, рассматривая свечение за ее спиной. В комнате повисло молчание. Я изо всех сил расслаблял глаза и фокусировал внимание. Возможно, у моих глаз от долгого пребывания в темноте увеличилась чувствительность, а может, мне наконец-то удалось погрузиться в полевое видение и рассмотреть некоторые детали свечения.

За спиной у Наты обнаруживалось чье-то довольно упитанное, даже пышное полевое тело. Его развернутые в стороны крылья покрывали большие, остро очерченные то ли перья, то ли чешуйки. Над корпусом на могучей шее возвышалась крупная голова, внешними очертаниями напоминавшая лошадиную.

 — Пегас или юникорн? – спросил я, обращаясь скорее к Диме. – Не знаю, но мне почему-то напоминает лошадь. А если с крыльями, то значит, пегас, верно?

Дима пожал плечами и не ответил, как делал всякий раз, когда ответ я должен был найти сам. В попытке получить подтверждение своих догадок я продолжал говорить:

 — Голова у него – прямоугольная, большая такая, шея, ну, и крылья, конечно. Может, в самом деле, пегас?

 — Знаете что, мне так не подходит, – возмутилась Ната. – У всех орлы, драконы, а у меня, видите ли, лошадь. Дима, я что, поэтому пашу всю жизнь без остановки?

Дима загадочно улыбнулся и поправил очки:

 — Ну, он так видит. Что я могу сделать? Ты и сама можешь посмотреть…

 — Что значит он так видит? Что там на самом деле? – добивалась Ната, но Дима, загадочно улыбаясь, мягко ушел от ответа.

Мы включили в комнате свет и некоторое время молчали, постепенно возвращаясь с того света к этому. Щурясь от яркой люстры, Дима вдруг вспомнил:

 — Слушай, помнишь ты говорил мне про рисунок какой-то? Можешь его показать?

 — А, да… Ну так, ничего особенного. Просто развитие потусторонней тематики художественными средствами, – я порылся в стопке бумаг, извлек оттуда несколько рисунков и протянул их Диме.

В комнате воцарилось молчание. Дима погрузился в созерцание моих шедевров. Особенно долго он смотрел на рисунок с изображением девушки идущей из ниоткуда в никуда по канату, натянутому над пропастью. На дне пропасти в сосредоточенном ожидании лежал громадный дракон. Девушка испуганно балансировала где-то далеко вверху, а изображенная во всех подробностях голова дракона с выразительными глазами и нетерпеливо приоткрытой пастью занимала весь первый план.

Дима повернул голову и вопросительно-выжидающе посмотрел на меня. В его глазах светилось удивление. Я заглянул в рисунок и, не обнаружив в нем ничего нового, сделал попытку задать правильный вопрос:

 — Ну что, есть там рациональное зерно или не особенно?

Выжидательная улыбка сползла с Диминого лица, и его плечи слегка поникли. Я понял, что с вопросом вышла промашка, но не придал этому особого значения. Дима еще поперебирал рисунки и остановился на одном из них.

 — Все правильно нарисовано. Все правильно.

 — Что правильно? Просто по мотивам русских народных сказок.

 — Может, и по мотивам. Это тундра.

 — Тундра, – механически повторил я.

 — Да, так называемая. Ты что, не знаешь, как же ты тогда ее нарисовал? – Дима удивленно пожал плечами. – Это временнáя плоскость. Временнáя картина мира. Тундра, или Волна овеществления, – один из дисков нашей Вселенной, аналогичный твоим, моим. Он движется из прошлого в будущее. Вот же все нарисовано. Люди в пузырях – мы на тундре. Для нас она – Пространство текущих событий. Драконы парят в небе тундры. По отношению к нам они находятся в будущем. Наше настоящее для тех, кто живет под тундрой, – их будущее. Кроны деревьев – наши пузыри рассогласования, огонь – восходящий поток, он идет из структурированного прошлого, дождь, или капли времени, наше вероятностное будущее. Саламандра в огне бегает, река Лета, Калинов мост, даже гора Меру на том берегу есть. Все правильно.

 — Плоскость времени? Что это? Ты имеешь в виду одновременность, синхронность наблюдаемого мира?

 — Да. Временны́е соотношения проявленного мира описываются пространством Минковского там, где про конус света и мировые линии тел. А тундра – вся интегральная временнáя плоскость целиком. Прошлое внизу – пространство состоявшихся событий. Для нас оно полностью определено и поэтому имеет кристаллическую структуру. Свет, идущий снизу, – направленный. Вот же у тебя нарисовано, – Дима повернул ко мне рисунок, – лучи идущие вверх, – огонь, восходящий поток. Сверху над тундрой пространство возможных вариантов, оно не до конца определенное и поэтому состоит из капель. Когда дождь падает на тундру, происходит овеществление и будущее становится настоящим, нашей сформированной реальностью.

 — А река, мост? – полушепотом произнес я.

 — Река Лета огненная, в ней все горит. Там происходит полный распад структур. По эту сторону – мир воплощенных живых существ, по ту сторону – мир мертвых. При переходе через мост сюда огонь реки прожигает существо, идущее на воплощение. При переходе обратно огонь покидает существо и возвращается в реку. Происходит развоплощение.

Дима говорил настолько буднично, и звучало все настолько обыденно, что потусторонний мир начинал казаться мне близким и очевидным. Я с интересом заглянул в свой собственный рисунок:

 — А гора Меру?

 — Гора Меру – полевой кристалл Земли. Развоплощенные существа попадают внутрь и там взвешиваются. Если они тяжелые, то проваливаются в нижние миры, если легкие, то поднимаются в верхние. Если зависают ни туда ни сюда, то могут воплотиться опять на Земле, а если земные уроки уже отработаны, то они воплощаются в другом мире того же уровня, но на другой планете.

 — А саламандры, драконы?

 — Саламандры достигли освобождения от иллюзорного мира, но могут перемещаться только по поверхности тундры. А вот орлы и драконы живут в небе тундры. Их полет определяет наше будущее. Траекторией своего полета они задают предварительную структуру падающего дождя.

 — В небе над тундрой? А что тогда под тундрой?

 — Гномы. У них своя волна овеществления. По отношению к нам они в прошлом. Мы для них создаем будущее. Орлы и драконы могут нырять под тундру.

 — То есть они могут путешествовать во времени?

 — Ну да.

 — Подожди, но мы же видели, что орлы и драконы у нас за спиной. Я так понял, что они живут у нас в коконе?

 — В коконе они вынашиваются. Готовятся к вылету в тундру.

 — Как обычные птицы?

 — Да. Сказку про Кащея Бессмертного помнишь? Дуб на острове, на дубе сундук, в сундуке утка, в утке яйцо, в яйце игла. На ее кончике жизнь Кащея, – Дима вдруг мечтательно заулыбался, – в момент вылета орла такой рев стоит – оглохнуть можно.

 — Подожди, – оторопел я, – утка аналог орла?

 — Ну да.

 — Но если цыпленок разбивает скорлупу, то по аналогии – здесь орел разбивает яйцо, и что тогда?

 — Не совсем. В данном случае утка вылетает из сундука. А дальше по-разному. Если грубо проламывает, то пользователь перекидывается, а если аккуратно и кокон быстро затягивается, то его просто кондрашка хватит. Отлежится пару дней и опять в строй.

 — Хорошенькое дело. Получается, что человек остается без союзника?

 — Может и так быть, но обычно подселяется другой. Если вылетевшего удалось собрать полностью и правильно, то новый будет более высокой категории, а если нет, то возможны варианты.

 — А какие варианты, как они в нашем мире проявляются?

 — Ну, впадение в маразм или что-то наподобие…

 — А что значит полностью и правильно собранный? Что, орел может вылететь недособранный?

 — Да.

 — И чем это грозит?

 — Какие орлы и драконы, такие у них траектории полета, такое будущее нашего участка тундры.

 — А от чего зависит результат сборки?

 — От разного. От устройства кокона и процессов в нем.

Дима стал отвечать вяло и односложно, видимо, считая, что на сегодня достаточно. Впрочем, и у меня в голове уже гудело от полученной информации, и понемногу разговор съехал на бытовые темы. Волшебный вечер подошел к завершению. Но вопросы. Вопросы. Теперь их было в десятки, в сотни раз больше…