…Держа в руках по бутылочке пива, мы с Шуриком прогуливались вокруг школьного стадиона. Стояла теплая летняя ночь, наполненная ароматом скошенной травы. Изредка налетал легкий ветерок, шелестя густыми кронами каштанов.

 — Вот, – продолжал Шурик, – ты все время скатываешься к словам. У тебя уровень понимания, э-э-э вербальный. Понимаешь, что я имею в виду?

Я мотнул головой.

 — «Вербальный» – на уровне слов. Как тебе объяснить… Уровни понимания могут быть разными. Можно, например, чувствовать, интуитивно догадываться, а можно о том же самом говорить. Вот когда начинаешь о чем-то говорить, наступает вербальный уровень понимания.

 — Ну вот и хорошо, – горячился я, – мы же понимаем, о чем говорим, и значит, можем разобраться в вопросе.

 — Ой, да ничего оно не значит. Вот мы институт закончили, физику выучили, на нашей специальности, кстати сказать, диплом раньше назывался  инженер-физик, и что? Ну да, мы получили представление о математических выводах физических формул и все, – говорил Шурик, широко жестикулируя свободной рукой в подтверждение своих слов.

 — А э-э-э… – попытался возразить я.

 — Вот тебе и все. А понимания как не было, так и нет. И у преподавателей его нет. Ты что, не заметил, что они говорят слова, смысла которых не понимают?

 — Что, как – не понимают? Вон нам сколько всего начитали, и все у них сходится. Значит, понимают, о чем говорят.

 — Их понимание такое же, как у тебя, на уровне слов – вербальное, а что за всем прочитанным материалом стоит, они не знают.

 — Что за чем стоит? – возмущенно пожал я плечами. – Какое тебе еще нужно понимание?

 — Сущностное.

 — К-какое?

 — Сущностное. Оно совершенно другое. Как тебе объяснить… – Шурик поднял глаза к звездному небу, вдохнул, выдохнул и посмотрел на меня. – Нет, ничего не получится. Пока ты сам не поймешь, тебе невозможно объяснить словами.

 — Словами можно объяснить все, – с твердой убежденностью заявил я, – ну или, по крайней мере, достаточно точно аппроксимировать все, что угодно.

 — Да говорил ты уже сто раз. Но это не так. Ты должен понять как бы вот так, – он закрыл глаза, сделал умное лицо и застыл. Потом опять посмотрел на меня, с причмокиванием отхлебнул из бутылки и хитро подмигнул.

 — Ну ладно, – я закрыл глаза, придал себе умный вид…

 — Не-е, так ничего не выйдет, – запротестовал Шурик, – тут тебе не на лекции по акустике умное лицо делать. Здесь надо как бы… как бы погрузиться.

Ну что за чушь он мне здесь несет. Во что погрузиться?

 — Слушай, – решил я начать разговор заново, – давай просто порассуждаем, хорошо?

Шурик вдруг глубоко задумался, как будто от ответа на мое предложение зависела его жизнь. Спустя некоторое время он выдал нечто для его манер и характера совершенно необычное:

 — Ладно, я согласен с тобой порассуждать, но только с условием, что мы не будем говорить слов, которых не понимаем. За каждым словом должно быть глубокое понимание.

Его ответ меня озадачил. Он переводил приятную интеллектуальную беседу за пивом в кардинально новое качество.

 — Хм… Ну, так ничего не получится. Любое понятие можно разложить до неопределяемого фундамента и тогда…

 — Ладно, – согласился Шурик, – пусть будет хотя бы до такого уровня.

Мы отхлебнули по глотку пива и молча продолжили путь по беговой дорожке стадиона.

 — Я на выходные на дачу ездил «нулевой цикл» бетонировать, — начал я новую тему, – и, представляешь, меня все время один вопрос преследовал – как информация распространяется? Или вот хотя бы музыка. Одну и ту же песню можно записывать сколько угодно раз, и ничего с ней не происходит, а чтобы фундамент залить, надо каждый раз бетон замешивать заново. Понимаешь?

Шурик шел, внимательно слушая и глядя прямо перед собой немигающим взглядом. Его выжидающее молчание указывало на актуальность затронутой темы.

 — Мы же знаем, что если что-то откуда-то взялось, то где-то что-то пропало. Но с информацией дело обстоит иначе. Можно напечатать множество книжек, но от количества их содержание никак не изменится. И дальше. Книжка может пропасть, а содержимое сохранится на компьютере. То есть информация не зависит от материи.

 — А что такое информация, и что такое материя? Слова, смысла которых мы не понимаем? Нет, я не к словам цепляюсь, – смягчился Шурик, – просто надо разобраться, о чем мы говорим.

 — Информация? То, что придает форму, наверное. Ну да, то, что придает материи форму.

 — Хорошо, допустим. А что такое материя?

 — Вещество, то, на что нанесена эта информация.

Мои объяснения показались мне самому какими-то жиденькими и малоубедительными. Я уже готовился к тому, что сейчас от них ничего не останется, но Шурик, вопреки моим ожиданиям, продолжал молча идти, совсем позабыв про свою бутылку с пивом. Пока тянулась пауза, я торопливо, но без особого успеха подыскивал новые аргументы и объяснения.

 — Понимаешь в чем дело, – прервал молчание Шурик, – дело в том, что само вещество уже содержит информацию. Дорожка асфальтовая, листья зеленые, хотя сейчас не очень видно, да, а значит… а значит…

Я отчего-то вздрогнул. По спине прокатился озноб, и я покрылся мурашками. Что за ерунда? Вроде тепло. Я оглянулся вокруг. Попрежнему стояла ничем не нарушаемая тишина.

 — А значит, что все вокруг нас информация, – вдруг заключил Шурик.

Мне почему-то стало ясно и понятно, что дело обстоит именно

так. Но следуя какой-то инерции, а может быть, от желания услышать развернутое объяснение я засопротивлялся:

 — Та не-е. Тогда бы мы жили в изобилии. Откусил яблоко, а оно осталось целым. Или неразменные пятаки были бы. Вечные двигатели и сказка «Горшочек, вари». Не-ет. Материя и информация – разные субстанции.

Видно было, что аргумент подействовал, но Шурик вовсе не собирался сдаваться.

 — Оно вроде так, но у вещества и информации есть общее. Материя обязательно имеет форму. Вот, допустим, записка – где тут материя, а где информация?

 — Ну, бумага и чернила – материя, а надпись – информация.

 — Надпись – для тебя информация, а для того, кто читать не умеет, это информация?

 — Да, тут от приемника все зависит, от дешифратора. Сможет он заложенную информацию считать или нет. Если мы чего-то не понимаем, то не то чтобы этого нет, а не хватает хорошего дешифратора. Например, стол для нас предмет мебели, а для таракана жилье, а для крысы, к примеру, еда. А если холодно, то стол уже не мебель, а дрова… Ну хорошо. Но должна же быть какая-то ткань мира, общая, на которую вся информация накладывается.

 — Хрен его знает. Может, и не надо ее.

 — Ну вот, смотри, один человек знает больше, другой меньше, значит, у них разное количество информации.

 — Человек? – возмутился Шурик. – Да мы понятия не имеем, что такое человек. У меня вообще иногда создается впечатление, что человек – конструкция, состоящая из совершенно разрозненных деталей.

 — Ладно, тогда, предположим, самолет – один хороший, другой плохой. Почему один больше похож на самолет, а другой, скажем, на этажерку? Значит, в одном больше информации о том, что он самолет, а в другом меньше. Но если количество материала в них одинаково, а количество информации в одном самолете больше, а в другом меньше, то можно говорить о разной плотности информации.

Шурик не стал возражать и на минуту задумался.

 — Тогда во втором самолете должно быть что-то понижающее плотность информации. Что-то растворяющее…

 — Пожалуй, и что это может быть?

 — Не знаю. Назовем его, допустим, неинформация.

 — Тогда выходит, что все, что нас окружает, не информация в чистом виде, а смесь. Смесь информации и неинформации.

Я торжествующе посмотрел на Шурика. Он повернул голову в мою сторону и беспричинно вздрогнул, от чего его голова описала какую-то невообразимую траекторию. Он поежился и недоуменно посмотрел на меня.

 — Ладно, на сегодня хватит, – Шурик глянул на часы, – ого, начало второго! Все, я домой.